разойтись, если только один из них умышленно не встанет посреди ступеньки. Я чувствовал, что, даже глядя на меня снизу вверх, она все равно сильнее. Ее осанка изменилась с тех пор, как оба мы были учениками Галена. Ее темно-синее платье было богато расшито. В длинные черные волосы были искусно вплетены украшения из слоновой кости. Серебро украшало ее шею и пальцы. Но ее женственность исчезла. Она восприняла аскетическую систему ценностей Галена, и лицо ее было похоже на лицо мертвеца, а руки так исхудали, что напоминали скорее кости. И тем не менее она лучилась сознанием собственной силы. В первый раз она обратилась ко мне после смерти Галена. Я остановился, совершенно не представляя, чего она от меня хочет.
– Бастард, – сказала она без всякого выражения. Это было название, а не приветствие. Перестанет ли когда-нибудь это слово меня раздражать?
– Сирен, – сказал я насколько мог невыразительно.
– Ты не умер в горах.
– Нет. Не умер.
Она все еще стояла там, загораживая мне дорогу. Потом сказала, очень тихо:
– Я знаю, что ты сделал. Я знаю, кто ты такой...
Внутренне я дрожал, как кролик. Я убеждал себя, что она, вероятно, использует всю силу своего Скилла, чтобы внушить мне этот страх. Я говорил себе, что это не мое истинное чувство, а только то, что требует от меня ее Скилл. Я заставил себя сказать:
– Я тоже знаю, что я такое. Я человек короля.
– Ты вообще не человек, – заявила она спокойно. – В один прекрасный день все узнают об этом.
Я стоял, не отвечая. Наконец она отступила в сторону, пропуская меня. Я счел это маленькой победой, хотя, если вдуматься, ей больше ничего не оставалось. Я пошел готовиться к путешествию в Бернс, внезапно обрадованный тем, что на несколько дней покину замок.
Никаких хороших воспоминаний об этом поручении у меня нет. Я встретил Вераго, выполняя свою работу писца в замке Риппл, – она гостила там. Она была, как и говорил Шрюд, красивой женщиной с великолепными мускулами, которая двигалась плавно, как маленькая кошка. В ее ослепительном здоровье было некое очарование. Все взгляды следовали за ней, когда она была в комнате. Ее целомудрие бросало вызов каждому мужчине. Даже я чувствовал, как меня тянет к ней, и страдал из-за этого. В первый вечер, когда мы оказались вместе за столом, она сидела напротив меня. Герцог Браунди встретил меня очень приветливо и сразу распорядился, чтобы его повар приготовил особое мясо со специями, которое мне очень нравилось. Его библиотеки были в моем распоряжении, кроме того, мне в помощь выделили младшего писца. Его младшая дочь тоже отнеслась ко мне с застенчивым дружелюбием. Я обсуждал с Целерити мою работу над свитком, и она удивила меня своими познаниями. Во время трапезы Вераго очень четко заметила своему соседу за столом, что в прежнее время бастардов топили при рождении. Древние обычаи требовали этого, сказала она. Я бы не обратил внимания на это замечание, если бы она не наклонилась ко мне через стол, чтобы, улыбаясь, спросить:
– Ты никогда не слышал об этом обычае, бастард?
Я посмотрел на герцога Браунди во главе стола, но он был занят оживленной беседой со своей старшей дочерью. Он даже не посмотрел в мою сторону.
– Думаю, этот обычай так же стар, как обычай, согласно которому один гость должен быть вежлив по отношению к другому за столом их хозяина. – Я постарался, чтобы мой взгляд и голос были спокойными. Наживка. Браунди посадил меня напротив нее как наживку. Никогда еще меня не использовали так явно. Я собрался, пытаясь отбросить в сторону личные чувства. Наконец я был готов.
– Некоторые сказали бы, что это признак вырождения династии Видящих, – то, что твой отец не чистым улегся на брачное ложе. Я, конечно, не могу сказать ничего дурного о семье моего короля. Но скажи мне, как род твоей матери отнесся к тому, что она стала шлюхой?
Я улыбнулся. Внезапно мое отвращение к моему заданию сильно уменьшилось.
– Я мало помню мою мать и ее родственников, – мило улыбнулся я, – но полагаю, что они верили в то же, что и я. Лучше быть шлюхой или ребенком шлюхи, чем изменять своему королю.
Я поднял стакан с вином и снова перевел взгляд на Целерити. Ее темно- синие глаза расширились, и она ахнула, когда нож Вераго воткнулся в стол Браунди в нескольких дюймах от моего локтя. Я ожидал этого и не вздрогнул. Вместо этого я повернулся, чтобы посмотреть на нее. Вераго стояла, глаза ее сверкали, ноздри раздувались. Краска, бросившаяся ей в лицо, подчеркивала ее красоту. Я мягко заговорил:
– Скажите мне, вы учите древним обычаям, не правда ли? Разве вы не помните обычая, который запрещает проливать кровь в доме, в котором вы гостите?
– А разве твоя кровь пролилась? – спросила она вместо ответа.
– Так же, как и твоя. Я бы не стал позорить моего герцога разговорами о том, что он позволяет своим гостям убивать друг друга за его столом. Или вы заботитесь о вежливости по отношению к своему герцогу так же мало, как о преданности своему королю?
– Я не давала никакого обета верности этому слюнтяю Видящему, – прошипела она.
Люди зашевелились; некоторые из чувства неловкости, некоторые – чтобы лучше видеть. Многие стали свидетелями вызова, который она бросила мне за столом Браунди. Все это было спланировано так же тщательно, как любая другая битва. А знает ли она, как хорошо все спланировал я? Подозревает ли она о крошечном пакетике в моей манжете? Я заговорил, дерзко повышая голос, чтобы он был хорошо слышен всем:
– Я слышал о вас. Я думаю, что те, кого вы соблазняете ступить на путь предательства, поступили бы разумнее, отправившись в Баккип. Будущий король Верити бросил клич тем, кто искусен в военном деле, чтобы они составили команды его военных кораблей, применив свое искусство против островитян, ваших общих врагов. Это, я думаю, лучше бы соответствовало умению воина. Разве, с вашей точки зрения, более благородно восставать против вождей, которым все мы присягали, или разливать кровь вола на скале при лунном свете, когда то же самое мясо могло бы пойти на пищу нашим родным, разоренным красными кораблями?
Я говорил страстно, и голос мой становился все громче, а она в ужасе смотрела на меня, пораженная тем, как много я знаю. Я поймал себя на том, что сам захвачен своими словами, – я верил в то, что говорил. Я наклонился через стол над тарелкой и чашкой Вераго, чтобы приблизить к ней свое лицо, и спросил:
– Скажи мне, о храбрая. Поднимала ли ты когда-нибудь оружие против истинного врага? Против команды красных кораблей? Думаю, нет. Потому что легче оскорбить гостеприимного хозяина или искалечить сына соседа, чем поразить того, кто явился убивать наших родных.
Слова не были лучшим оружием Вераго. Разъяренная, она плюнула в меня.
Я спокойно отвернулся, чтобы отереть свое лицо.
– Может быть, вы бы хотели сразиться со мной, найдя более подобающее место и время? Может быть, неделю спустя, на скалах, где вы так смело убили быка? Может быть, я, писец, мог бы оказаться более достойным соперником, чем ваш коровий воин?
Герцог Браунди внезапно соизволил обратить на нас внимание.
– Фитц Чивэл! Вераго! – упрекнул он нас. Мои руки находились по обе стороны от ее прибора с того момента, когда я наклонился, чтобы взглянуть ей в лицо. Я думаю, что человек, находившийся рядом с ней, тоже мог бросить мне вызов, если бы герцог Браунди не шваркнул о стол свою миску с едой, решительно напомнив нам, что это его замок и его стол и он не потерпит, чтобы здесь проливали кровь. Он, по крайней мере, способен уважать одновременно и короля Шрюда, и древние обычаи и предлагает нам попытаться сделать то же самое. Я извинился. Весьма смиренно и красноречиво,
