королева, думаю, что отвлекаю вас от ваших дел. Я этого не хочу. Могу ли я покинуть вас теперь, чтобы вернуться, когда вы захотите моего общества?
– Это упражнение не исключает компании, Фитц Чивэл. – Она грустно посмотрела на меня. – Ты не хочешь снова попробовать отпустить себя? На мгновение мне показалось... Нет? А, тогда я позволю тебе уйти. – Я услышал в ее голосе сожаление и одиночество. Потом она выпрямилась. Она набрала воздуха, медленно выдохнула, и я снова ощутил ее сознание, вибрирующее в паутине. “У нее есть Уит, – подумал я. – Не сильный, но есть”.
Я тихо покинул ее комнату. Меня немного позабавила мысль о том, что бы сказал Баррич, если бы он узнал. Гораздо менее забавным было воспоминание о том, как он насторожился, когда я прощупывал замок Уитом. Я подумал о моих ночных охотах с волком. Не начнет ли вскоре королева жаловаться на странные сны? Холодная уверенность поднималась во мне. Я буду обнаружен. Я был слишком беспечен. Слишком долго. Я знал, что Баррич всегда чувствует, когда я пользуюсь Уитом. А что если есть и другие? Меня обвинят в Звериной магии. Я нашел решение и укрепил себя. Завтра я буду действовать.
11 ОДИНОКИЕ ВОЛКИ
Шут навсегда останется одной из самых великих загадок Баккипа. Можно сказать, что о нем не известно почти ничего определенного. Его происхождение, возраст, пол и раса давали пищу для самых разнообразных предположений. Самое удивительное – это то, что существо, столь часто бывающее на публике, сохраняло свой внутренний мир в такой неприкосновенности. Вопросов о шуте всегда будет больше, чем ответов. Действительно ли он обладает какими-то мистическими силами, предвидением и вообще какой-то магией, или дело просто в том, что его быстрый ум и острый, как бритва, язык создают впечатление, что он знал обо всем еще до того, как это произошло? Если он и не знал будущего, то казалось, что знал, – и своими спокойными предсказаниями склонял многих из нас к тому, чтобы строить будущее таким, каким он его видел.
Белое на белом. Ухо дернулось, и это мгновенное движение выдало все.
Ты видишь, подсказал я ему.
Я чувствую.
Я вижу. Я перевел взгляд на нашу добычу. Только одно движение. Этого, очевидно, было достаточно.
Я вижу! Он вскочил. Кролик рванулся, и волчонок, утопая в снегу, побежал за ним. Кролик летел по нетронутому снегу, в то время как волчонку приходилось пробираться, запутываться и прыгать через него. Кролик метался, ускользая, в одну сторону, в другую, вокруг дерева, вокруг кустов куманики. Остался ли он там? Волчонок с надеждой принюхивался, но густые колючки заставили его убрать свой чувствительный нос.
Он убежал, сказал я ему.
Ты уверен? Почему ты не помог?
Я не могу догнать его в рыхлом снегу. Я должен выслеживать и прыгать, только когда один прыжок решает все.
Ага. Понял. Обдумал. Нас двое. Мы должны охотиться парой. Я должен гнать его на тебя. Ты должен быть готов выскочить и схватить его за горло.
Я медленно покачал головой. Ты должен научиться охотиться один, волчонок. Я не всегда буду с тобой.
Волк не должен охотиться один.
Может быть, нет. Но многие так делают. И ты будешь. Но я не думал, что ты начнешь с кроликов. Пойдем.
Он шел за мной по пятам, довольствуясь тем, что я вел его. Мы ушли из замка даже до того, как зимнее солнце сделало небо серым. Сейчас оно было синим, чистым и холодным. Дорога, которой мы шли, была всего лишь еле видной тропинкой в глубоком снегу. С каждым шагом я проваливался до колена. Лес вокруг нас был объят зимней неподвижностью, по временам нарушаемой только полетом маленькой птички или далеким вороньим граем. Это был открытый лес, в основном молодые деревья с редкими гигантами, которые выстояли в огне, очистившем этот склон холма. Летом тут было хорошее пастбище для коз. Их острые маленькие копыта прорезали тропу, по которой мы теперь шли. Она вела к простой каменной хижине и развалившемуся загону с укрытием для коз. Им пользовались только летом. Волчонок был в восторге, когда я пришел за ним этим утром. Он показал мне кружную дорогу, чтобы миновать стражу. Старый выход на пастбище, давно заложенный кирпичом, теперь пригодился волчонку. Что-то сдвинуло камень и блокирующее его бревно, создав щель, достаточно широкую, чтобы в нее можно было проскользнуть. Утоптанный снег сказал мне, что волчонок часто пользовался ею. Оказавшись за стенами, мы, подобно привидениям, вышли из замка, освещенные на белом снегу неярким светом звезд и луны. Когда мы благополучно выбрались из замка, волчонок не замедлил использовать нашу экспедицию для охотничьих экспериментов. Он бежал впереди, залегал в засаду, выпрыгивал и бил меня вытянутой лапой, а потом обегал кругом, чтобы напасть сзади. Я позволял ему играть, наслаждаясь движениями, которые согревали меня, упиваясь чистой радостью бездумной игры. Я все время двигался, чтобы к тому времени, когда солнце обнаружит нас, мы оказались за многие мили от Баккипа, в местах, не посещаемых охотниками зимой. То, что я заметил белого кролика на белом снегу, было чистым везением. Я наметил для этой первой охоты более скромную дичь.
Почему мы сюда пришли? – спросил волчонок, как только мы увидели хижину.
Чтобы охотиться, сказал я просто. Я остановился в некотором отдалении. Волчонок опустился около меня, ожидая. Ну, иди вперед, сказал я ему. Иди, ищи какой-нибудь след дичи.
О, какая прекрасная охота! Искать объедки в каком-то человеческом логове! Пренебрежительно.
Не объедки. Пойди посмотри.
Он ринулся вперед, потом свернул к хижине. Я смотрел, как он бежит. Наши совместные охоты во сне многому научили его. Но сейчас я хотел, чтобы он охотился совершенно независимо от меня. Я не сомневался, что он сможет. Я упрекал себя в том, что попытка получить доказательство этому очевидному факту была только еще одной возможностью оттянуть неизбежное.
Он долго оставался в заснеженном кустарнике. К хижине подошел осторожно, навострив уши и усиленно работая носом. Старые запахи. Люди. Овцы. Холодно и пусто. На мгновение он застыл и сделал осторожный шаг вперед. Его движения теперь были рассчитанными и точными. Уши торчком, хвост выпрямлен – он был внимателен и сосредоточен. Мышь! Он прыгнул и поймал ее. Он тряхнул головой, подбросил маленькое тельце в воздух и снова схватил его на лету. Мышь! – радостно провозгласил он. Он подкинул свою добычу вверх и на задних лапах подпрыгнул вслед за ней. Снова осторожно поймал и подбросил опять. Я поддержал его своей гордостью и одобрением. К тому времени, когда он кончил играть со своей добычей, от мыши осталась только мокрая шкурка. Он проглотил ее наконец и прыжками вернулся ко мне.
Мыши! Там их полно. Их запах и следы по всей хижине.
Я и думал, что их тут будет много. Пастухи жаловались, что мыши заполнили это место и летом портили их провизию. Я решил, что они будут здесь зимовать.
Удивительно толстая для этого времени года, заметил волчонок и снова убежал большими скачками. Он охотился с неистовым энтузиазмом, но только до тех пор, пока не наелся. Тогда наступил мой черед войти в хижину. Дверь замело снегом, и я отодвинул ее плечом. Внутри было мрачно. Снег проникал через дырявую крышу и лежал на полу пятнами и полосками. Там был примитивный очаг и труба с крюком для котелка. Табуретка и деревянная скамейка составляли всю меблировку. У очага все еще лежали дрова, и я воспользовался ими, чтобы развести небольшой огонь на почерневших камнях. Я дал ему разгореться, только чтобы я согрелся, а хлеб и мясо, которые я принес с собой, оттаяли. Волчонок подошел и понюхал еду. Он лениво обследовал внутренность хижины. Масса мышей!
Я знаю. Я помедлил, потом заставил себя добавить: Ты здесь не умрешь от голода.
