– Фитц, проснись. Мне нужно поговорить с тобой.
Я открыл глаза. В комнате было темно, но он поставил канделябр со свечами рядом с моей постелью. Он серьезно смотрел на меня. Я не мог ничего прочесть на его лице; казалось, что надежда танцует в его глазах и уголках рта, но в то же время он явно собирался с духом, как будто принес плохие новости.
Я с трудом кивнул. Потом:
– Да. – Мой голос был таким хриплым, что я с трудом узнал его. Вместо того чтобы набираться сил и дать возможность целительнице вытащить стрелу, я чувствовал себя хуже и хуже. Каждый день болезненная область увеличивалась. Боль все время давила на краешек моего сознания, мешая сосредоточиться.
Я закрыл глаза.
– Фитц, Фитц! Проснись и послушай меня! Он хочет убедить Кетриккен принять этого ребенка. Заявить, что это истинная дочь Верити, а ее смерть при рождении была только уловкой, попыткой обмануть возможных убийц. Или сказать, что это незаконный ребенок Верити, но королева Кетриккен хочет принять девочку и сделать ее своей законной наследницей.
Я не мог шевельнуться. Я не мог дышать. Моя дочь, я знал это. Спрятанная в безопасности, под охраной Баррича. Ею они хотят пожертвовать ради трона Видящих. Отнять ее у Молли и отдать королеве. Мою маленькую девочку, я даже не знаю, как ее зовут. Забрать ее, чтобы сделать принцессой, а со временем и королевой. Навсегда отнять ее у меня.
– Фитц! – Шут положил руку мне на плечо и мягко сжал его. Я открыл глаза.
Он вглядывался в мое лицо.
– Ты ничего не хочешь сказать мне? – осторожно спросил он.
– Могу я выпить немного воды?
Пока он давал ее мне, я немного пришел в себя. Он помог мне попить. К тому времени, когда он забрал чашку, я решил, какой вопрос будет звучать наиболее убедительно.
– И как Кетриккен восприняла новость, что у Верити есть незаконный ребенок? Вряд ли это ее обрадовало?
Неуверенность, на которую я надеялся, появилась на лице шута.
– Ребенок родился в конце жатвы. Верити не мог зачать его до отъезда. Кетриккен сообразила это быстрее, чем я. – Он говорил почти нежно. – Ты должен быть отцом. Когда Кетриккен прямо спросила Чейда, он сказал то же самое. – Он склонил голову и изучающе посмотрел на меня. – Ты не знал?
Я медленно опустил голову. Что значит честь для такого, как я? Бастард и убийца, как я мог претендовать на благородство души? Я солгал и всегда буду презирать себя за эту ложь.
– Я не могу быть отцом ребенка, родившегося в конце жатвы. Молли перестала пускать меня в свою постель за несколько месяцев до того, как покинула Баккип. – Я попытался придать голосу твердости и сказал: – Если его мать – Молли и она выдает этого ребенка за моего, она лжет. – Я старался казаться искренним, добавив: – Мне жаль, шут. Я не зачинал для тебя наследника трона Видящих и не собирался делать этого. – Не понадобилось никаких усилий, чтобы мой голос начал прерываться, а на глазах появились слезы. – Странно, – я уткнулся лицом в подушку, – странно, что подобная вещь может причинить мне такую боль. Она выдает этого ребенка за моего.
Шут заговорил мягко:
– Как я понял, она ни на что не претендует. Мне кажется, она до сих пор ничего не знает о плане Чейда.
– Полагаю, мне придется повидать Чейда и Кетриккен. Сказать им, что я жив, и открыть правду. Но мне надо набраться сил. А сейчас, шут, я хочу побыть один.
Я не хотел видеть ни симпатии, ни озадаченности на его лице. Я молился, чтобы он поверил моей лжи, хотя и презирал самого себя за то, что сказал такую ужасную вещь о Молли. Так что я закрыл глаза, а он забрал свои свечи и ушел.
Некоторое время я лежал в темноте и ненавидел себя. Это лучший путь, говорил я себе. Если только я вернусь к ней, я все исправлю. А если нет, они, по крайней мере, не отнимут у нее нашего ребенка. Я снова и снова говорил себе, что поступил мудро. Но не чувствовал себя мудрым. Я чувствовал себя предателем.
Мне снился сон, одновременно ясный и непонятный. Я скалывал черный камень. В этом был весь сон, но он казался бесконечным в своей монотонности. Я использовал кинжал вместо долота и камень вместо молотка. Мои пальцы были избиты и изранены, потому что рука часто соскальзывала и я ударял По ним вместо долота. Но это меня не останавливало. Я скалывал черный камень. И ждал кого-то, кто придет и поможет мне.
Однажды вечером я проснулся и обнаружил, что около моей кровати сидит Кеттл. Она выглядела даже старше, чем я помнил. Я смотрел на нее, пока она не заметила, что я проснулся. Кеттл покачала головой:
– По всем твоим странностям я должна была догадаться. Ты связан с самим Белым Пророком! – Она наклонилась ближе ко мне и прошептала: – Он не разрешает Старлинг повидаться с тобой. Он говорит, что ты слишком слаб для такого полного жизни гостя. И ты пока не хочешь, чтобы кто- нибудь узнал о том, что ты здесь. Но я передам ей словечко от тебя, хорошо?
Я закрыл глаза.
Позднее утро и стук в дверь. Я не мог спать – и не мог как следует проснуться из-за терзавшей меня лихорадки. Я пил чай из ивовой коры, пока он не начал булькать у меня в животе. Но в голове у меня все равно стучало, и если я не обливался потом, то меня бил озноб. Стук раздался снова, громче, и Кеттл поставила чашку, которую протягивала мне. Шут сидел за рабочим столом. Он отложил инструмент, но Кеттл сказала:
– Я открою, – и шагнула к двери, хотя шут уже сказал:
– Нет, дай я.
Старлинг ворвалась в дом так внезапно, что даже Кеттл вскрикнула от удивления. Старлинг прошла мимо нее в комнату, на ходу стряхивая снег с шапки и плаща. Шут весело и радушно кивнул, как будто ждал ее прихода. Она молча повернулась к нему спиной. Огонек гнева в ее глазах стал ярче, и я чувствовал, что она чем-то очень довольна. Она с грохотом захлопнула за собой дверь и влетела в комнату, как сам северный ветер. Она плюхнулась на пол рядом с моей кроватью и скрестила ноги.
– Ну вот, Фитц. Я так рада тебя видеть! Кеттл сказала мне, что тебе было плохо. Я бы пришла раньше повидать тебя, но меня и на порог не пускали. Как ты сегодня?
Я попытался сосредоточиться. Мне бы хотелось, чтобы она двигалась гораздо медленнее и говорила гораздо тише.
– Здесь слишком холодно, – капризно пожаловался я. – И я потерял свою серьгу.
