– А кто поймет, чего ради я тащился сюда всю дорогу из Чащоб, а потом на бал не пошел? – поинтересовался Грэйг.
– Особенно после того, как мы объявили его моим двоюродным братом, – согласился Рэйн.
– Неужели невозможно сказать, будто он заболел? – схватилась за соломинку Нарья Тенира.
– Невозможно. Обязательно кто-нибудь поинтересуется, почему никто не остался с болящим. Нет, мама, серьезно: я думаю, для того чтобы не привлекать лишнего внимания, мне как раз и надо играть свою роль, как было задумано. А кроме того… Неужели ты думала, что я устою перед возможностью самого сатрапа лицезреть нос к носу?
– Грэйг, – сдалась она, – только умоляю тебя: обойдись сегодня без разных там диких выходок. Иди, если не можешь без этого обойтись. Но ради всего святого не поддавайся искушению и не делай ничего, что может повлечь твое разоблачение! – И Нарья устремила на сына пронизывающий взгляд: – Помни, ты можешь накликать беду не только на себя одного. Подумай хотя бы о своих сестрах!
– Я буду невероятно учтивым и воспитанным жителем Чащоб, мама. Обещаю. Но давайте же будем собираться, не то опоздаем!
– Твои сестры уже давно собрались, – устало проговорила Нарья. – Они ждут только меня, но много ли времени нужно старухе, чтобы одеться? Мне-то ни пудра, ни румяна уже не нужны, не то что этим молоденьким…
Грэйг откинулся в кресле, язвительно фыркнув:
– Сие означает, Рэйн, что мы успеем еще и покушать, и ванну принять, и одеться. Время, которое тратят на сборы женщины этой семьи, можно судовыми вахтами измерять…
– Посмотрим еще, кто кого, – поддержал шутку Рэйн. – Как бы не пришлось тебе обнаружить, что одеваться подобно торговцу из Дождевых Чащоб, собравшемуся на бал, – та еще морока! Тем более что у нас держать личных слуг как-то не принято. И еще тебе надо хоть немного попрактиковаться, как пить вино, не откидывая вуали. Надень-ка ее… Лучше все тебе покажу прямо сейчас, чтобы ты, «младшенький», не осрамил меня перед высоким собранием!
Внутренность нанятой кареты попахивала прокисшим вином. Мать самолично осмотрела все сиденья и тогда уже позволила Малте забраться и сесть. Бабушка же самым пристальным образом рассмотрела кучера, решая, достоин ли он везти их. Их возня бесконечно раздражала Малту. Плевать на паршивую карету… даже на нелепое платье. Сердце у нее все равно стучало чаще, чем подковы лошади по мостовой.
Зал торговцев выглядел преображенным. В садах и на газонах повсюду вокруг были размещены сотни крохотных светильничков. В полусвете позднего летнего вечера они казались отражением мириадов звезд, смотревших с небес. Дорожки были перекрыты арками, увитыми зеленью. Повсюду стояли горшки с ароматными ночными цветами, привезенными для такого случая из Чащоб. Они таинственно мерцали, светясь в темноте. Все это великолепие Малта мельком разглядела из окошка кареты. Трудно было удержаться и не высунуть голову наружу, как делают дети. И вот наемная карета остановилась в хвосте длинной вереницы экипажей. Каждая по очереди останавливалась перед ступенями главного входа, и слуги, открыв дверки, почтительно высаживали дам. Малта повернулась к матери.
– Ну? Как я выгляжу?… – взволнованно спросила она. Кефрия не успела ответить – вместо нее подала голос бабушка:
– Ты – прелестнейшая из всех, кого когда-либо здесь представляли. Такой, как ты, я не видела с тех самых пор, как здесь была представлена обществу твоя мать.
И самое поразительное заключалось даже не в искренности, с которой бабушка произнесла эти слова. На миг Малта и сама поверила в услышанное – вот что удивительно. Она даже чуть выше приподняла подбородок. И стала ждать, когда дойдет очередь до их кареты.
Слуга отворил дверцы. Первой наружу выбралась бабушка, за ней мать. Вдвоем они встали по сторонам, ни дать ни взять уже представляя ее, и слуга помог ей выйти. Она встала на дорожку, и маленький Сельден, невероятно приглаженный и причесанный, церемонно подал бабушке руку. Роника Вестрит улыбнулась и приняла его руку.
Все кругом было таинственным и волшебным. По концам ступеней стояли маленькие разноцветные стеклянные чашечки, внутри каждой горела свеча. По ступеням поднимались члены других семейств, одетые в самые лучшие свои наряды. Они несли символические приношения торговцам из Дождевых Чащоб. Приношение Вестритов несла Кефрия, ведь она теперь носила звание торговца. Это был простой резной деревянный поднос, когда-то привезенный дедушкой Ефроном с далеких островов Пряностей. На подносе стояли шесть маленьких горшочков домашних заготовок. Малте было отлично известно, что приношения являлись действительно символическими. Это было простое выражение дружбы и памяти о родстве. И тем не менее она хорошо помнила времена, когда приношение Вестритов бывало, к примеру, штукой радужного шелка, да такой длинной и толстой, что дедушка едва мог сам нести ее, и папа ему помогал. «Какая, впрочем, разница!» – решительно сказала она себе.
Бабушка словно подслушала ее мысли и шепнула ей на ухо:
– А знаешь, кто сегодня будет принимать приношения? Наша давняя приятельница – Каолн Фьестрю! Ей всегда очень нравились наши засахаренные вишни. Она поймет, что мы думали именно о ней, когда выбирали подарок. Все будет хорошо!
«Все будет хорошо…» Малта подняла глаза, глядя на вершину ступеней, и улыбка, появившаяся у нее на лице, была вполне искренней. «Все будет хорошо!» Бесконечное хождение по домашней лестнице под руководством Рэйч принесло свои плоды. Малта изящно тронула пальчиками юбки и приподняла их
Она вошла, и ей показалось, будто она никогда прежде здесь не бывала. Ее встретило такое буйство света и красок, что зарябило в глазах. Еще далеко не все гости успели подъехать. Музыканты негромко играли, но танцы как таковые еще не начались. Напротив, люди собирались небольшими группками и разговаривали В дальнем конце Зала виднелись длинные столы, накрытые снежно-белыми скатертями, блиставшие серебром и хрусталем. Это для совместной трапезы, которая должна будет послужить символическим свидетельством дружбы и неувядаемого родства. Малта обратила внимание, что возвышение, обыкновенно предназначенное для гостей из Чащоб и членов удачнинского Совета, было существенно расширено. Вне всякого сомнения, там, за высоким столом, предстояло сидеть кроме прочих и сатрапу с Подругами. Малта даже задумалась: что это – честь? Или правителя страны просто выставляли на всеобщее обозрение?
Она покосилась назад, на членов своей семьи. Мама и бабушка уже втянулись в светский ритуал узнавания и приветствия старых знакомых. На краткое время ее предоставили самой себе, и она могла без помех оглядеться. «Вот и кончается детство, – подумала она с невольной улыбкой. – В самый последний раз я могу ходить и разговаривать без особой оглядки на сословную спесь…»
С момента, когда ее представят, она будет связана по рукам и по ногам неписаными правилами Удачного. Как тут не улучить последнюю возможность одной прогуляться кругом Зала?
Но вот ее внимание привлек кто-то одновременно знакомый и незнакомый. К ней неслась Дейла Трелл – благоухающая духами, в облаке шуршащего шелка. Искрящиеся синие камни сверкали у нее на шее, на запястьях и на тонких серебряных цепочках, вплетенных в высокую прическу. Губы и веки Дейлы были искусно подведены. Она держалась прямо, точно аршин проглотивши, а вежливая улыбка на лице казалась нарисованной, как у куклы. Малта даже моргнула, чуточку напуганная неожиданной взрослостью Дейлы. Та этак холодновато смотрела на нее… Тем не менее Малта вдруг
