Плешак сам рассказал как.
Как счастливо он жил на юге, в какой-то очень удачной трубе. Труба была забрана мелкой решеткой, и никакая крупная дрянь сквозь решетку не проникала, сама же труба находилась рядом со старицей, чрезвычайно богатой лягушками. Как за много лет такого житья Плешак приобрел прочные навыки охоты на этих самых лягушек и никогда не голодал. Он чрезвычайно точно метал камни, ловил лягушек сетью и накалывал на особую пику, связанную из острых спиц. На зиму он вялил лягушек, с запасом вялил, и нанизывал на проволоку такими стогами, и всю зиму питался ими с большим удовольствием, жир нагуливал. Никуда особо не ходил, предпочитая прятаться в трубе. И так бы и продолжалось, но весна выдалась морозной и в старице вымерзла вся икра.
Некоторое время Плешак держался на старых запасах, но потом ему пришлось вылезти. Он совершенно не умел охотиться, не умел ловить рыбу, не умел искать грибы, но ему повезло — забрел на заросли мышиного гороха, обожрался и уснул. А проснулся уже в наручниках. Ничего, в наручниках тоже жить можно, особенно такому полезному человеку, как он. Вот они вчера проходили мимо канав, в них наверняка есть лягушки, отличные, упитанные, он может набить лягушек и зажарить их на решетке, он умеет подманивать лягушек особым звуком. Плешак тут же стал изображать горлом, как он этих лягушек подманивал, и заквакал довольно мерзко и тошнотворно. Меня точно затошнило, однако на помощь пришел Молодой и избил Плешака, после этого он совсем плохо стал ходить.
Но не заткнулся. Вспоминал свое детство да свою молодость, как там все по-другому было, и все время тыкал мне в спину.
Увидит что-нибудь, и тычет.
— Это Медведково. Северное. Тут медведки жили, во множестве, ги-иблое место. Мне папа рассказывал, они на медведок ходили. Лютые звери. Лютые.
Медведково меня не особо удивило, от другой местности оно не очень отличалось — разрушенные дома, вот и все Медведково.
— А это Большая Размычка. Тут раньше китайцы жили, они со стороны Ярославля бежали, говорят, все дороги от них чернели, вон там…
Большая Размычка больше всего походила на огромную кучу мусора, на муравейник такой, метров двадцать в высоту. Но не из иголок и не из песка, а из разной дряни, даже машины кое-где торчали. Дороги вообще никакой, прямиком простиралась растительность. А про Ярославль я вообще плохо знал, Гомер рассказывал, что там народ жил особенно яростный, и когда из Китая рванули беженцы, они держали оборону до последнего человека.
— Тогда еще через МКАД можно было перебраться, — рассказывал Плешак. — Вот все внутрь и перли, думали, что жизнь там самая хорошая сохранилась. Рвались, рвались как ненормальные. Ну, чтобы они не рвались, дорогу ядом и залили. ВиЭксЗет, самый страшный. До сих пор к дороге нельзя подойти.
Это точно, к дороге подойти нельзя, правильно Гомер говорил, огорожено зло ядовитым кольцом, и нет ни входа туда, ни выхода. Зато вдоль можно. И тропки протоптаны, видно, что народ туда-сюда шастает. Хорошие такие — легко идти, мне совсем не нравились эти тропки. Из-за погани — она всегда в таких местах подкарауливает. Кенга вот, зароется в мусор, глаза выставит — и ждет. Хоть неделю может ждать, ей что. А как ты появишься — она сразу раз — и все. Из-за жнецов. Жнецы по всяким таким тропкам с большим удовольствием передвигаются. Я вот представлял — идем мы, идем, а тут из-за поворота жнец. Новенький, оранжевый, блестящий. И что делать? Куда я с этим пузатым прицепом побегу? Не получится. А рейдерам все равно и даже очень удобно — нас бросят — и врассыпную, успеют оторваться, пока он нас будет в лапшу переделывать.
— А это Синие Корчи. Тут землю корчило, прямо изнутри…
Похоже. Будто под землей взбесилось сразу много гигантских червей, и все они тут извивались. Поломанные дома, дорога сама скорченная, извивается горбом, сразу видно, нехорошее место, непонятно, почему Синие?
И воняет. Какой-то горечью.
Нет, не нравилось мне это путешествие. Гнали нас, как баранов, подгоняли, и так два дня уже. Шли извилисто, я следил за Вышкой. Сначала она приближалась, так что иногда даже без трубы можно было разглядеть свисающие с нее тросы, похожие на щупальца. На второй день она стала смещаться и оказалась по правую руку, затем Рябой — вожак рейдеров свернул к востоку, и Вышка осталась за спиной и вскоре исчезла. А еще она все время меняла цвет, от синего до фиолетового, много разных.
После Синих Корч, через километр, началось горячее болото, которое случается на месте большой свалки, к небу курились дымы, стало жарче, и Рябой повел свою банду в обход.
Мы оказались в лесу, сквозь который немного просвечивала старая жизнь, и блуждали в нем сложной тропинкой. Лес был явно мреческий, я такие хорошо отличаю, на деревьях там поломанных веток много и клоки свисают — оттого, что мрецы приходят спины расчесывать — у них из хребтов щетина лезет, от этого чесотка. Я бы в такой лес и не совался, но этим падшим все нипочем. И все кончилось, как и должно было кончиться, — откуда-то, я даже заметить не успел, выскочили три здоровенных мреца и, растопырившись, кинулись на нас.
Папа завыл, а Плешак завизжал еще больше и потащил меня к ближайшей сосне.
— Карабин! — крикнул я. — Карабин дайте!
Но никто мне, конечно, ничего не вернул, ни карабина, ни топора. Мрецы перли на нас, ускоряясь в своей манере, как это у них водится, вприпрыжку. Зубами уже прищелкивая, чавкая и хрумкая.
Плешак визжал уже совсем неприлично, а я сделать ничего не мог, руки за спиной. Рейдеров же не очень мрецы испугали, способ общения с мречью у них был свой, особый.
Автоматические винтовки. Облезлые. Когда-то черные, теперь все протертые, пегие. Однажды Яков нашел такую, снял с трупа, и вот тоже такая же ситуация случилась. Правда, не мрецы, кикимора выскочила, понеслась, Як вскинул винтовку, давай стрелять, а она не стреляет. И все, нет Яка.
Но эти с винтовками обращаться кое-как умели, едва мрецы приблизились на расстояние поражения, открыли огонь. Широко, патроны не экономили, хотя стреляли все-таки не очень. Грому много, толку мало — мрецов отбрасывало назад, но они не останавливались.
А мрецу надо бить в шею. В туловище бесполезно, ну или, по крайней мере, зарядов двадцать выпустить, чтобы позвоночник разбить. В голову тоже толку попадать особого нет — там вместо мозга пузыри зеленые, если только картечью с короткого расстояния. В шею надо. Чтобы снести позвонки. Тогда мрец останавливается. А эти били по корпусу в основном, на каждого мреца почти по магазину потратили. Мрецы в хлам рассыпались, а я сделал выводы. Что у рейдеров есть базы. Вдоль Птичьего Пути. Потому что таскать с собой столько патронов нельзя.
Эти справились. Количеством пуль. Хохотали потом, видимо, героями себя чувствовали, до вечера рассказывали истории про то, как они в одиночку расправлялись с целыми мертвечиными стаями.
В ночь мы остановились в каком-то безымянном поселении, кирпичные домики с проваленными крышами, вокруг черепица, и колотая и целая, полезли в погреб. Хитрый такой погреб, скрытный, с виду и не скажешь, что есть. Внутри нары, запасы в ящиках, большие баки с водой. Для нас никаких спальных мест не нашлось, пришлось на полу. Ночью я собирался найти какую-нибудь проволоку и вскрыть наручники, но Молодой замкнул на браслетах навесной замок Карту еще у меня отобрал, сжег, гад.
Следующий день минул без особых происшествий. С утра зарядил дождь, причем, судя по всему, кислый, во всяком случае, из погреба мы вылезать не стали. Рейдеры валялись на нарах, а мы на полу, очень скоро по стенкам потекла вонючая вода, и нам с Плешаком пришлось сидеть на корточках.
Рейдеры от скуки играли в кости. Конечно же, они играли на нас. На меня и на Плешака. Ставки делали и пробивали ушники. Иногда мне, но чаще Плешаку, он, видимо, был неудачником, через час такой игры я почти ничего уже не слышал, а у него из правого уха потекла кровь. Наверное, если бы еще час играли, я оглох бы, но тут Рябой что-то почуял и погнал меня наружу, прицепил на трос и выгнал. Проверить степень кислотности. То есть, если я расплавлюсь, кожа сползет, волосы выпадут, то выходить нельзя.
А там, снаружи, красиво было. Над головой тучи, жирные, но не желтые, как при кислоте, а вполне себе сизые, нормальные. И дождь нормальный, я это сразу почувствовал, языком лизнул на проверку. А над городом, там, за Дорогой Птиц, никаких туч, небо светлое, и солнышко сверху течет, а на границе тучи смешиваются со светом и клубится бешеная радуга.
Красиво. Я стоял, смотрел и смотрел, как ведьмой сглаженный. Мне хотелось еще, даже несмотря на
