в жизни никогда не сбудутся. Я стал думать о яхтах. Которые на море. С белыми парусами. Меня интересовал вопрос – почему они не переворачиваются? Парус высокий, ветер дует сбоку, сама яхта маленькая, а не переворачивается. Явно какие-то ухищрения. Вот я и обдумывал – как так получается? Склонялся к противовесу. Что там, под водой, такой же парус…
Три тысячи восемьсот.
Руки стали отходить, начал разминать их, сжимая кулаки. Потом надоело, потому что разминалось плохо. Стал думать про дирижабли. Курок рассказывал про них. Что летают дирижабщики над миром, летают, никогда не приземляясь. А что, это запросто. Вполне может быть, так оно и есть. В каждом городе есть вышки, они летают и к каждой вышке швартуются. Собирают полезное. Дирижабщики – это и есть китайцы.
Ноги ожили. Я сел, стянул с головы мешок.
Я находился в узком – руки в стороны – пространстве. И невысоком к тому же, до потолка достанешь не подпрыгивая. Стены белые. Одна прозрачная, не стена, стекло, кажется. Клетка, для временного содержания.
За ним прямо напротив меня сидел Егор. Он привалился к стеклу щекой и спал, по стеклу стекала слюна.
Справа располагалась Алиса. Она полувисела в гибкой прозрачной паутине, ноги болтались по полу. Алиса тоже спала. К ее шее тянулись прозрачные трубки. К рукам, к ногам, эти трубки пристраивались даже к ее спине, и по ним без перерыва текла кровь. Красная, красней, чем есть. Сначала я решил, что кровь у Алисы забирают, но через пару минут наблюдения понял, что это не так. Если бы кровь откачивали с такой скоростью, она давным-давно уже кончилась бы. Значит, другое что-то делают, кто их, китайцев, разберет. Над Алисиной головой медленно поворачивалась штука, похожая на квадратное решето.
Крысы рядом с Алисой не проглядывалось, кажется, китайцы ценят крыс в пищевом плане, а Алискина крыса была откормленной, круглой, сожрали уже, наверное, китайцы походили на крысолюбов.
Слева в клетке располагался сумрак. Не совсем еще обратившийся, одна рука оставалась человеческой, я даже заметил татуировку сатанинской разновидности – череп со скрещенными под ним топорами, обмотанными колючей проволокой.
А еще в клетках сидели животные. Разные. Черное, похожее на собаку. Только более рослое, с тяжелой лобастой головой, с желтыми умными глазами, с оборванными почти до головы ушами. Наверное, ему отъели их, потерял уши в бою. Большая собака, длинные лапы, тяжелый пушистый хвост. Собака смотрела на меня внимательно и как-то понимающе, почти дружелюбно, как человек.
Я вдруг понял, что это волк. Не волкер, поганая тварь, заполнившая наши леса, а обычный волк. Я никогда его не видел, совсем никогда, думал, что уже совсем все, нету, а они, оказывается, живы.
Волк разглядывал меня неморгающим взглядом, так что мне даже показалось, что он все-таки ненастоящий, чучело, но волк шевельнулся, сел и как-то по-лисьи обогнул себя хвостом, лис я видел, их осталось еще.
В соседней от волка клетке лежала рысь, с ними я познакомился еще в детстве, сожрать пытались. Раньше рыси другие водились, не кидались, сейчас они как все, испортились, озверели очень, стали сбиваться в стаи и нападать даже на людей, мне на загривок упала огромная рысь, гораздо крупнее меня самого, придавила и душить стала зубами. Шея у меня тогда тонюсенькая была, не разрослась еще, не окрепла до нужности, наверное, это и спасло – зубы кожу даже не пробили, а обняли. И лапами еще давай пинаться, чтоб пузо мне, значит, растерзать. А на пузе у меня бронежилетка была, если бы не она, все. Уже тогда мне везло. Пока она меня пинала и грызла, я нож доставал. А когда уж достал…
Я из той рыси сделал рукавицы. Очень теплые, на ночь надеваешь – и хорошо, утром руки горячие. А потом эти рукавицы лемминги сожрали.
Рысь спала. Притворялась то есть, глаза вроде как закрыты, а уши с кисточками вздрагивают. Крупная.
Там еще кабан имелся, совсем справа. Очень нервный, не сидел, ходил кругами, туда-сюда, прижимался к стеклу черным рылом, возмущался своей участью.
Зоопарк. Как в подвале на Варшавской. Только не с решетками, а с толстым непробиваемым стеклом. И сумраков у нас там не водилось. И других животных не было, только погань.
Сумрак стоял возле стены. Просто стоял, как всегда они стояли. Поглаживал руку свою, человеческую нечеловеческими пальцами, разглядывал ее с видимым удивлением, как чужеродную часть тела. Продолжалось это долго, потом он оставил руку, поглядел в сторону волка. Задумчиво. Шерсть на загривке волка поднялась, оскалились зубы, зверь увеличился в размерах, затем завыл. Видимо, он выл очень громко, потому что я услышал. Вой проник сквозь стеклянные преграды, и у меня шевельнулись волосы. Что-то такое древнее, дремучее, наверное, давнишние люди, у которых вместо оружия имелись только тяжелые дубины и надежда на свои руки-ноги и огонь, выручавший людей всегда-всегда, наверное, эти люди чувствовали то же самое, когда в ночи, за кругом света начинали петь волки.
Но почти сразу я почувствовал к этому волку и симпатию тоже. Потому что этот волк был животным. Живым, настоящим, он появился на свет в лесу, в норе, от нормальных волков, рос, бегал между деревьями, охотился на зайцев или на мышей, на разную мелкую живность, дышал, выл на луну, жил. Волк был волком, обычным волком, ни убавить, ни прибавить, обычный человеческий волк, прекрасно.
Он завыл, и другие животные забеспокоились, и Алиса очнулась. Она сделала шаг вперед, повисла, перевернулась на спину и поднялась на ноги. Прозрачные трубки натянулись, Алиса дернула их и порвала, забрызгав все вокруг красным. Некоторое время она размазывала красный сок ладонями по стенам, затем поглядела на меня. Приблизилась к стеклу. Приложилась лбом. Стояла, смотрела, с пальцев капала мятая малина. Вернулась в дальний угол, затем резко бросилась на стекло.
Она врезалась в прозрачную преграду, удар распространился по корпусу дирижабля, его почувствовал даже я. Егор вздрогнул и сполз по стеклу, проснулся. Увидел меня, стал размахивать руками.
Я приложил палец к губам, Егор кивнул и сел.
Алиса еще раз ударила в стекло.
И еще.
В этом есть смысл. Стекло, конечно, непробиваемое, возможно, даже пуленепробиваемое. Но это одной пулей. Если в стекло стрелять достаточно долго, то оно не выдержит. Лопнет, разлетится в мелкие осколки. Так что у Алисы имелся шанс. Если кто и может проломить эту стеклянную стену, то только она.
Алиса продолжала. Раз, два, три. Вдруг она остановилась, поглядела в потолок, понюхала воздух, нос дернулся.
Газ. Опять газ запустили. Усыпляющий газ, полезная вещь. Такого бы газа, да несколько канистр…
Алиса упала.
Понятно. Лучше не дергаться. Пока. Наблюдают. Егор вопросительно поглядел на меня. Я кивнул. Лег на спину.
Сразу меня не выкинули, заинтересовались. Или отложили просто. До завтрашнего дня, я слышал, раньше любили вопросы жизни-смерти решать по утрам. Или исследовать решили. Любопытство, оно ведь и у китайцев любопытство.
Четыре девяносто.
Вообще-то я рассчитывал на решетку. У меня был прекрасный план для решетки, а совсем не для стеклянной стены. Но ничего, справимся и так, главное – выбраться.
Рюкзак не отобрали. Правда, гранаты вытряхнули и контейнеры с ускорителем, только безопасное добро.
Я продолжил думать про яхты. Про море, солнце, песок, что там еще есть в этом море. От солнца всегда хочется спать, особенно если перед этим хорошенько поесть. Жареной картошки к примеру.
Много жареной картошки и на солнышко…
Дыхание. Солнце. Покой.
Море. В Китае наверняка есть море.
Пять двести. Пора.
Поднялся. Три шага. Наклонил голову. Рассчитать удар – это искусство. А главное, тренироваться много нельзя, мозг выпрыгнет раньше времени, мозг мне еще пригодится… Но здесь приходилось рисковать. Хотя запас был, время для подстраховки.
