– Рыжий в бинокль глядит, – пояснил Егор.
– Да… – протянул рыжий. – Ты только посмотри… Вся китайская рать подтянулась. Лю Сан, дважды лауреат, прилетел еще с вечера, он всегда отдельно путешествует, на личном вертолете. Его вообще почти никто не видел. Говорят, у него проказа в крайней стадии, он не снимает противогаз. Некоторые его наложницы поканчивают с собой от отвращения, наблюдая за тем, как он ест живьем целебных червей…
– Зачем? Зачем он червей жрет?
– Он не только червей, он еще и осьминогов. Для излечения. Кожа гниет, зубы выпадают – бу-э. Это оттого, что Лю слишком умный. Гений. Он опередил свое время лет на триста, Гейнцу до него далеко… Знаешь, если бы не этот пожиратель каракатиц, Установку не удалось бы построить, получилось бы как в первый раз, пустопшиково.
– Может, и нам осьминогов жрать, может, поумнеем? – спросил Белов.
– Я думал об этом, – рыжий хихикнул. – И даже пробовал. Нормальный человек это жрать не сможет, даже китаец.
Рыжий озорно хохотнул.
– Что? – спросил Белов.
– То. Очень смешно. Все мировые мозги собираются в одном месте. Забавно, если вдруг все это разом… Если все вдруг разом кокнутся, то мир останется без мозгов.
– Как дальше жить будем?
Оба расхохотались.
– Лю обсчитал всю математику, – сказал рыжий. – Остальные прорыли туннель, а еще двадцать миллионов китайцев вручную вытачивали форсунки фризеров. Теперь китайцы хотят иметь долю.
– В чем? – не понял Белов.
– В информации. Знаешь, ходят слухи, что они тоже готовят.
– Что готовят?
– Прорыв. Это будет нечто грандиозное. Пять миллионов китайцев возьмут в руки магниты, станут в хоровод и побегут по часовой стрелке. А другие пять миллионов китайцев с другими магнитами побегут в другую сторону. Вот они разбегутся – и возникнет такое магнитное поле, что всем мало не покажется…
Рыжий был настроен шутливо.
– Вчера, кстати, четыре бочки завезли, я думал – что? – оказывается, осьминоги. Лю будет жрать осьминогов и размышлять о Конфуции. В противогазе… О! И Гагарин с ним!
– Гагарин?
– Сам погляди. На бинокль.
– Действительно… Говорят, он убил собственную мать.
– Нет, – возразил рыжий, – это была не его мать, он убил свою тетю. А потом уже мать. И сбросил обоих с путепровода. Говорят, у него на личном счету семьдесят пять человек, разумеется, если не считать китайцев, негров и юристов.
– Что-то он к нам зачастил… Безопасность, видимо, хромает.
– У Гагарина она всегда хромает. Он с двадцати лет живет в бункере, опасается ядерной войны. Шизофреник.
– Мой дедушка был шизофреником, он писал книги про Тибет.
– Да… Я одно не могу понять: зачем они все это здесь построили, под городом? Глупо ведь. И сложно технически. Гораздо проще где-нибудь под Александровом…
Молчание.
– Ты же знаешь официальную версию, – сказал Белов. – Строили когда-то объездной туннель. Из-за нехватки средств заморозили, а техники много осталось. Да и работы на треть уже завершены, водохранилища, ангары… Удобно.
– Как-то слишком удобно. Я вот слышал…
– Только давай без Зороастра, ладно? – перебил Белов. – У меня с утра в зубах колбаса застряла, я в раздражении.
– Да какой там Зороастр. Говорят, что Гейнц себе лежку готовит.
– Что? – не понял Белов.
– Лежку. Убежище то есть. У меня один астрофизик знакомый в Канаде, вместе учились. Он мне еще два года назад писал, что в Северном полушарии закрыт доступ ко всем обсерваториям. Небо то есть закрыто. Я думал, он шутит, а он… На рыбалку поехал, за лососем, пропал. Вот так.
Рыжий громко прищелкнул языком.
– Вполне возможно, что они… И Лю, и Гейнц, и правительство наше, они что-то скрывают.
– Метеорит? – ехидно осведомился Белов.
– Не, от метеорита мы бы легко отпинались. Мой друг-рыбак полагал, что это гамма-всплеск. В нашу сторону. И очень скоро.
Пауза. Затем рыжий продолжил:
– Если это правда, то Северное полушарие будет выжжено. Вода испарится, земля потрескается, выжившие переберутся в туннели. Выживет, кстати, немного и в основном люди, конечно. Флора, фауна практически исчезнут, плюс неизбежный скачкообразный мутагенез… Короче, тотальная жопа. А Гейнц и Лю придумали щит.
– Щит?
– Это не я так считаю, – сказал рыжий, – это мой друг так считал. Щит. А наши дали деньги. Они хотят прикрыться от гамма-выброса, переждать, перетоптаться. Знаешь, этакий скромненький бункер в пределах Кольцевой дороги, с балерунами, осьминогами и кактусами в кадках.
Опять пауза.
Затем оба снова расхохотались. Но как-то невесело.
– Знаешь, – заговорщически сказал рыжий, – я тут познакомился с одной ассистенткой, очень талантливой девицей, у нее такой допуск… Ах ты, китарезы, заметили. Улыбнись и помаши им рукой, вот так, вот так. Ладно, давай к китайцам. Надо встречать.
Тишина.
– Пошли к автобусу, – сказал Егор. – Белов последним, рыжий перед ним… Рыжий плешивый… Китайцы навстречу шагают, улыбаются… Все. Странно. Запись совсем другая… Рыжий ведь умер уже?
– На дату посмотри, там, на экранчике, – посоветовал я. – Это задолго до Прорыва записано. Наверное… Наверное, записи накладываются одна на другую.
– Как это?
– Тут можно стирать, ты же читал инструкцию. Белов проверял аппаратуру и записал, где вход под землю, к Установке. А потом на эту же кассету все остальное записывал. Теперь все ясно, – сказал я.
– Что ясно?
– Ясны наши дальнейшие действия.
Я нащупал плеер, выключил, бережно опустил его на пол.
– Надо искать серебряную собаку.
Егор тягостно вздохнул.
– Искать собаку, – повторил я. – Ты же запомнил, как она выглядит?
– Да.
– Хорошо?
– Большая собака. Блестит. Там еще сырный завод…
– А собака блестит.
Я нащупал плеер, перехватил его покрепче и стукнул об пол. Еще и еще, до тех пор, пока в руках у меня не остался кусок пластмассы с торчащими проводами. Отыскал в обломках кассету, раздавил ее пальцами, вырвал пленку, смотал с катушки, скомкал, выкинул в сторону.
– Зачем? – не понял Егор.
– Теперь только мы знаем, – пояснил я. – Ни один китаец не найдет…
– Да, ни один китаец… Я о китайцах…
– Что опять с китайцами?
