Выходит, что перед руководством Ставки встало противоречие: наступление 8-й армии на северо-запад, к Ковелю, вызывалось необходимостью взаимодействия с армиями Западного фронта. Это та самая стратегическая операция группы фронтов. Наступление же на юго-запад, на Рава-Русскую, вызывалось требованиями стратегической целесообразности. Но здесь – только лишь для одного, отдельно взятого Юго-Западного фронта (по крайней мере на первом этапе наступления).
Директива от 27 мая приказывала главкоюзу продолжать громить врага на правом фланге фронта, но при этом перенести главные усилия войск (то есть той же 8-й армии) на юго-запад. К сожалению, ген. А. А. Брусилов, будучи самонадеян в своих силах, недооценил противника и воспринял данную директиву как указание на продолжение активизации действий на ковельском направлении – также правом фланге фронта. Продвинувшись вплоть до Киселина, генерал Брусилов вновь повернул 8-ю армию на север, к Ковелю.
Русский горнист
Такое решение главкоюза, вне сомнения, отвечало логике военного искусства – взаимодействию двух фронтов для достижения единой цели. Таким образом, ген. А. А. Брусилов, как и на совещании 1 апреля в Ставке, продолжал гнуть линию стратегического наступления, возможного лишь при условии объединения усилий группы фронтов, а не удара армий отдельно взятого фронта. Тем более что 27 мая еще никак нельзя было предугадать, что главнокомандующий армиями Западного фронта ген. А. Е. Эверт сорвет оперативно-стратегическое планирование на кампанию 1916 года, с которым он сам же и соглашался 1 апреля на совещании в Ставке. Корень вопроса и впрямь скорее был в Эверте, а не в Брусилове.
Также необходимо отметить, что ковельское направление являлось наиболее выгодным для реализации идеи вытеснения немцев из Польши. Как говорилось выше, англо-французы не позволили русскому командованию принять решение в кампании 1916 года на уничтожение Австро-Венгрии и, следовательно, на нанесение главного удара на Юго-Западном фронте ген. А. А. Брусилова. Главный удар был передан Западному фронту ген. А. Е. Эверта. Перенос усилий на рава-русское направление означал бы, что Юго- Западный фронт будет вести свою собственную операцию, только против австро-венгерских вооруженных сил. Вероятно, что Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеев рассчитывал на это, так как, бесспорно, был недоволен отменой своего планирования с мощным ударом южнее Полесья, отменой, принятой в результате давления союзников по Антанте.
Как бы то ни было, не имевший резервов главкоюз не решился на проведение своей собственной, локальной операции. Алексеев не стал настаивать, так как все еще надеялся и на главкозапа. Оперативная выгода была слишком очевидна, чтобы отказаться от нее уже на пятый день наступления. Участник Брусиловского прорыва утверждает, что 9-я и 7-я армии «действовали – храбро, с великим порывом, с огромным успехом – на оперативном направлении не первостепенном, на направлении, которое выводило в оперативный тупик, в малопроходимую часть Карпатского хребта, в то время как направление Луцк – Ковель открывало огромные оперативные возможности»[112]. Жаль, что Е. Месснер ничего не пишет об 11-й армии, которая действовала как раз на рава-русском направлении. Тем не менее очевидно, что удар на Рава-Русскую предполагал отказ от совместных действий Западного и Юго- Западного фронтов. Решиться на это генерал Брусилов не смог еще и потому, что не был уверен в надлежащем выполнении директив Верховного Главнокомандующего генералом Эвертом.
Таким образом, генерал Брусилов не только фактически не подчинился Начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего, но и стал, в свою очередь, жаловаться на бездействие Западного фронта. Главкоюзу стоило бы посмотреть на себя самого. Вплоть до 2 июня, около недели, наступление 8-й армии разворачивалось на двух операционных направлениях – на Ковель, куда желал наступать командующий фронтом, и на Рава-Русскую, куда предписывали атаковать указания Ставки. Неудивительно, что ни на одном из направлений главкоюз не смог добиться успеха, так как сил у него не хватало вообще, а отсутствие конницы в первых линиях сводило на нет задачи преследования и довершения поражения противника.
Получается, что, с одной стороны, главкоюз вроде бы и подчинился требованиям Ставки, переведя часть резервов на свой левый фланг, а с другой стороны, продолжал рваться к Ковелю, лишь разбрасывая силы. Наверное, ген. А. А. Брусилов был бы более последователен, если бы наступал в каком-либо одном направлении. М. В. Алексеев почувствовал, что единого по замыслу наступления фронтов может и не быть, а грандиозный успех армий Юго-Западного фронта требовал своего развития уже теперь. Формальный отказ генерала Брусилова от переноса всех усилий на южное крыло 8-й армии вынудил Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего, который не мог сместить высших генералов своей волей (действовать через императора ему было недостойно), санкционировать действия главкоюза по суворовскому принципу «ближнему виднее». В итоге уже 3 июня ген. М. В. Алексеев вновь приказывает наступать на Ковель.
Здесь следует заметить, что после упомянутых пертурбаций с попытками переноса направления главного удара армий Юго-Западного фронта генерал Алексеев уже и сам заразился идеей безоговорочного наступления на Ковель, чтобы объединить операцию двух фронтов в единое целое. Последующие директивы Ставки, вплоть до середины сентября, будут приказывать главкоюзу наступать на ковельском направлении, дабы захватить сам город, железнодорожную станцию и весь укрепленный район. Беда М. В. Алексеева вовсе не в его военном гении, на который столь резко обрушиваются некоторые исследователи, порой противопоставляющие его А. А. Брусилову, а в складе характера, не отличающемся сильной волей. А. А. Керсновский говорит: «Повторилось то же, что за два года до того в Галиции – при наступлении на Львов. И тогда, как и теперь, изменившаяся стратегическая обстановка требовала полководческого решения. И тогда, и теперь генерал Алексеев, нащупывая и чувствуя это решение, не сумел провести его в жизнь – не смог ясно и чеканно его сформулировать, отменив первоначальные, оказавшиеся нежизнеспособными директивы»[113].
Можно лишь посетовать на то, что тандем руководства Ставки Верховного Главнокомандования, бывшего одним из вариантов в августе 1915 года: генерал Михаил Васильевич Алексеев – великий князь Николай Николаевич, – так и не состоялся.
Помимо прочего, армии Юго-Западного фронта выполнили и союзную миссию: оттянули на себя все неприятельские резервы с Итальянского фронта, вынудив австрийцев прекратить там наступательные операции. Напомним, что помимо многочисленных просьб как самих итальянцев, так и ходатайствовавших за них англичан и французов посланник Италии в Российской империи Карлотти четыре раза лично посещал российское Министерство иностранных дел. При этом в последний раз туда была доставлена телеграмма итальянского короля Виктора-Эммануила, адресованная русскому императору Николаю II.
На протяжении долгого периода в отечественной историографии этот факт – факт решающей помощи итальянцам со стороны русского Юго-Западного фронта – не вызывал сомнения. Но ныне по данному вопросу раздаются и переоценочные мнения, выдвигаемые, очевидно, под влиянием иностранной литературы, склонной резко преуменьшать заслуги и вклад Российской империи в исход и результаты Первой мировой войны. Так, в одной из последних фундаментальных работ весьма настойчиво, даже дважды на протяжении одной главы, повторяется, что в Италии австрийские удары в мае 1916 года «затухали сами по себе и остановились уже 30 мая», а наступление русского Юго-Западного фронта «лишь ускорило формальное (выделено. – Авт.) окончание Трентинской операции австрийцев»[114].
Это действительно так. С одной стороны… Но вспомним, что австро-германское командование рассчитывало, что в 1916 году, надломленные поражениями предшествовавшей кампании, русские армии не смогут провести масштабного наступления на Восточном фронте, а потому все резервы смогут идти под Верден и… в Италию! Все эти резервы должны были надломить итальянскую волю к дальнейшему участию в войне. Именно поэтому относительно огромное число тяжелых орудий и было отправлено с Восточного фронта на Итальянский, что во многом помогло русским армиям Юго-Западного фронта одержать победу. Эти тяжелые батареи после первых двух недель Брусиловского прорыва вновь поспешили на Восток, чтобы остановить русское наступление.
Отражение одной атакующей волны в операции еще отнюдь не означает, что они не возобновятся вновь и вновь с новой силой. Логически сравнительно долговременные оперативные паузы Юго-Западного фронта в июне – июле также должны были бы рассматриваться в вышеуказанном труде как принципиальное прекращение наступательной инициативы русских. Но ведь брусиловское наступление-то продолжалось, и в
