добровольцев.
Суть проблемы вовсе не в неумении генералитета стран Антанты или непобедимости немцев, а в том самом «позиционном тупике», что образовался на всех фронтах Первой мировой войны потому, что оборона в боевом отношении оказалась несравненно сильнее наступления. Именно этот факт вынуждал наступающую сторону платить за успех громадной кровью даже при надлежащем артиллерийском обеспечении операции. Как абсолютно справедливо говорит английский исследователь, «в 1916 году немецкая оборона на Западном фронте не могла быть преодолена никакими средствами, имевшимися в распоряжении генералов союзных армий. До тех пор пока не будут найдены какие-то средства обеспечения пехоты более тесным огневым сопровождением, масштабы потерь будут огромными. Другим решением этой проблемы было бы прекратить войну совсем»[261].
Сибирский летучий санитарный отряд
Остается только добавить, что так же непреодолимо немецкая оборона была выстроена и на Восточном фронте. Именно поэтому остановился Брусиловский прорыв и захлебнулся удар армий Западного фронта ген. А. Е. Эверта под Барановичами. Единственной альтернативой, на наш взгляд, могло стать только «раскачивание» неприятельской обороны перманентными переносами направления главного удара, как только предыдущее такое направление оказывалось бы под защитой сильной германской группировки. Это и львовское направление по директиве Ставки от 27 мая. Это и перегруппировка сил в 9-ю армию ген. П. А. Лечицкого, против которой не хватало немецких частей. Это и своевременное использование вступления в войну Румынии на стороне Антанты 14 августа.
Вдобавок, возможно, следовало в максимальной степени использовать кавалерию не в качестве ударной группы, а в качестве средства развития прорыва обороны противника в глубину. Отсутствие развития Луцкого прорыва наряду со стремлением штаба Юго-Западного фронта и лично главкоюза ген. А. А. Брусилова наступать именно на ковельском направлении привело к незавершенности операции и чрезмерным потерям. В любом случае на то, чтобы «заткнуть все дыры», у немцев не хватило бы войск. Ведь ожесточенные бои шли и на Сомме, и под Верденом, и в Италии, и под Барановичами, а в войну собиралась вступить и Румыния. Однако ни на одном из фронтов это преимущество не было использовано, хотя именно русский Юго-Западный фронт своим блестящим тактическим прорывом получил наибольшие возможности для того, чтобы переломить хребет вооруженным силам Центральных держав.
Так или иначе, русские людские потери кампании 1916 года имели массу важных последствий для дальнейшего развития событий. Во-первых, обескровившие армии Юго-Западного фронта громадные потери не внесли существенного изменения в общее стратегическое положение Восточного фронта, в связи с чем В. Н. Доманевский, генерал-эмигрант, считал, что «наступления в 1916 году обратились в прелюдию марта и ноября 1917 года». Ему вторит и ген. А. С. Лукомский, начальник 32-й пехотной дивизии, дравшейся в составе Юго-Западного фронта: «Неудача операции лета 1916 года имела своим последствием не только то, что этим затягивалась вся кампания, но кровопролитные бои этого периода дурно отразились и на моральном состоянии войск». В свою очередь, будущий военный министр Временного правительства ген. А. И. Верховский вообще считал, что «мы могли кончить войну в этот год, однако понесли «огромные, ни с чем не сообразные потери»[262].
Во-вторых, гибель подготовленных за зиму солдат и офицеров, призванных в Вооруженные Силы после провальной кампании 1915 года, означала, что продвижение вперед, на запад, будет вновь, как и в 1914 году, подпитываться наспех подготовленными резервами. Вряд ли такая позиция была выходом из ситуации, однако в России почему-то не делали разницы между перволинейными и второочередными дивизиями, между кадровыми и ополченскими полками. Почти не делали, полагая, что раз поставленная задача должна быть выполнена любой ценой, вне зависимости от цены победы на данном участке фронта.
Бесспорно, удавшийся прорыв на Ковель должен был бы образовать громадную «прореху» в австро- германской обороне. Должны были бы перейти в наступление и армии Западного фронта ген. А. Е. Эверта. А в случае удачного продвижения вперед на очереди стояли и войска Северного фронта ген. А. Н. Куропаткина (в августе – Н. В. Рузского). Но ведь всего этого можно было бы добиться ударом на ином участке Юго-Западного фронта. На том, что был наименее укреплен, менее насыщен германскими дивизиями, имел бы больший диапазон альтернатив в отношении развития прорыва.
Однако, как бы в насмешку, русское командование предпочитало преодолевать оборону врага по линии наибольшего сопротивления. И это – после выдающейся победы! Примерно то же самое произойдет и в 1945 году, когда после ослепительной Висло-Одерской наступательной операции советское командование бросилось на штурм Берлина в лоб, через Зееловские высоты, хотя наступление армий 1-го Украинского фронта предоставляло куда большие успехи при гораздо меньших потерях. Правда, в 1945 году, в отличие от 1916 года, дело закончилось победой, а не отражением атак нашей стороны, но какова была цена.
Итак, цена кровью войск за победу Брусиловского прорыва была ни с чем не сообразна, да вдобавок победы в ударной армии фактически закончились уже в июне, хотя атаки продолжались еще три месяца. Впрочем, уроки были учтены: так, на Совещании высшего командного состава в Ставке 17 декабря 1916 года было признано, что напрасные потери только подрывают мобилизационные возможности Российской империи, уже и так близкие к исчерпанию. Признавалось, что необходимо «крайне внимательно относиться к операциям, дабы не было излишних потерь… нельзя операции производить там, где это невыгодно в тактическом и артиллерийском отношениях… как бы ни было выгодно направление удара в стратегическом отношении»[263].
Главным следствием исхода кампании 1916 года стал воспринятый российским социумом заведомо неверный и несправедливый тезис о решительном подрыве престижа и авторитета существующей государственной власти в смысле обеспечения конечной победы в войне. Если в 1915 году поражения Действующей армии объяснялись недостатками техники и боеприпасов, и войска, все отлично понимавшие, тем не менее дрались с полной верой в конечный успех, то в 1916 году было практически все, а победа вновь ускользнула из рук. И речь здесь идет не о победе на поле боя вообще, а о диалектическом соотношении победы, платы за нее, а также видимой перспективы конечного благоприятного исхода войны. Неверие в командиров вызвало сомнения в возможности достижения победы под эгидой существующей верховной власти, которая в описываемый период была авторитарно-монархической и возглавлялась императором Николаем II.
Заключение
В свое время К. фон Клаузевиц писал, «что победа заключается не просто в захвате поля сражения, а в физическом и моральном сокрушении вооруженных сил противника, достигаемом большей частью лишь преследованием после выигранного сражения. Что успех бывает наибольшим на том направлении, на котором одержана победа, а потому переброска с одной линии и с одного направления на другое может рассматриваться лишь как необходимое зло; что обход может оправдываться только превосходством над противником вообще или превосходством наших линий сообщения или путей отступления над неприятельскими, что фланговые позиции обусловливаются тем же соотношением, что каждое наступление по мере продвижения вперед ослабляет себя». С тех пор утекло немало воды, но выдвинутые выдающимся немецким военным теоретиком принципы в своей идее остались все теми же.
Наступление Юго-Западного фронта, получившее в отечественной и мировой историографии наименование Брусиловского (Луцкого) прорыва, резко делится на два периода. Первый из них – маневренный – проходил с 22 мая по примерно конец июня, когда боевые действия в полосе наступления русских армий имели маневренный характер. По своему содержанию эти операции чрезвычайно напоминали бои 1914 года – особенно в период Варшавско-Ивангородской наступательной операции, когда австро- германцы и русские вели борьбу за рубеж реки Висла. В этом периоде кампании 1916 года русские войска достигли громаднейших успехов по сравнению со своими союзниками по коалиции, сумев прорвать неприятельскую оборону на трехсотверстном фронте в ширину и на шестьдесят верст в глубину.
В условиях позиционной войны еще ни одна сторона не добивалась такого выдающегося успеха: ни союзники, ни противники. Английский ученый Джон Киган отметил: «Наступление Брусилова, по меркам Первой мировой войны, когда успех измерялся метрами, доставшимися с боем, было величайшей победой, одержанной на любом из фронтов с тех пор, как два года назад на Эне появились первые линии окопов»[264]. Находившиеся в полосе русского наступления австрийские армии понесли тяжелейшие потери, особенно пленными, и были принуждены откатываться на запад, на запасные позиции.
