Судьба Шута

атаковал, но случилось нечто худшее. Он заплакал. Котенок безутешно рыдал, точно маленький ребенок. И я чувствовал, как он убит моим предательством. Он мне верил. Я взял его на руки, но он продолжал плакать, и я не мог его утешить, поскольку сам являлся причиной его горя.

Я не ожидал появления Неттл. Ведь до ночи было далеко, и я не рассчитывал, что она может спать в такое время. Наверное, я думал, что она способна пользоваться Скиллом только во сне. Довольно глупое предположение. Пока я сидел, укачивая на руках маленького котенка, который был Олухом, рядом со мной возникла Неттл.

Дай его мне, — сказала она тем особым тоном, которым всегда говорят женщины, когда сталкиваются с неспособностью мужчин делать самые элементарные вещи.

Я с облегчением передал ей котенка, но ощущение вины только усилилось. Теперь я находился на самом краю его сна, и тревога Олуха тут же начала слабеть. Мне было больно оттого, что мое присутствие огорчает Олуха, но я не мог его винить.

Через некоторое время я обнаружил, что сижу у основания разрушенной башни. Она показалась мне давно заброшенной. Мертвые заросли куманики покрывали крутые склоны холма, тишину нарушал лишь вой ветра. Я ждал. Подошла Неттл.

Почему мы здесь? — спросила она, обводя рукой печальный пейзаж вокруг нас.

Это место соответствует моему настроению, — грустно ответил я.

Неттл презрительно фыркнула и легким взмахом руки превратила мертвые заросли куманики в густую летнюю траву. Башня на склоне холма превратилась в круг разбитых камней, увитых цветущим плющом. Неттл, босая, уселась на согретом солнцем валуне, расправила красную юбку и спросила:

Ты всегда склонен к таким суровым мерам?

Наверное, да.

Похоже, быть рядом с тобой – изнурительная работа. Я знаю только одного человека, более неуемного, чем ты.

И кто же он?

Мой отец. Он вчера вернулся домой.

Я затаил дыхание и постарался спросить как можно небрежнее:

И?

Он был в замке Баккип. Больше он нам ничего не сказал. Он постарел на десять лет, и все же я несколько раз замечала, как он улыбается. Хотя зрение у него уже сдает, он все время вглядывался в меня так, словно видел в первый раз. Мама говорит, что он все время прощается с ней, подходит, обнимает и держит так, словно кто-то может ее в любой момент отнять. Мне трудно объяснить… Он ведет себя так, будто ему удалось завершить трудное дело. И будто он готовится в долгий путь.

А что он тебе сказал? – Я изо всех сил старался скрыть свой ужас.

Ничего. Как и моей матери – во всяком случае, так она утверждает. Он привез всем нам подарки. Смешные игрушки для младших братьев и изящные головоломки для старших. Для мамы и меня он купил шкатулки с деревянными бусами, не грубыми, а покрытыми такой изящной резьбой, что бусинки кажутся лучше любых камней. И лошадь, чудесную маленькую кобылу…

Я ждал, уже понимая, что она скажет дальше, но все еще надеясь на чудо.

А сам он теперь носит серьгу, вырезанный из дерева шарик. Я никогда не видела, чтобы он носил серьги. Даже не знала, что у него в ухе есть дырочка.

Интересно, говорил ли Баррич с лордом Голденом. Быть может, Шут просто оставил подарки у королевы Кетриккен, чтобы она передала их Барричу. У меня на уме вертелось множество вопросов, но я не мог задать ни одного из них.

А чем ты занимаешься сейчас? — спросил я.

Обрабатываю фитили. Ужасно глупое и скучное занятие. — Неттл ненадолго замолчала. – У меня есть сообщение для тебя.

Сердце замерло у меня в груди.

Да?

Если тебе еще раз приснится волк, сказал мой отец, то передай ему, что он должен был давно вернуться домой.

Скажи ему…

Что сказать человеку, которого не видел шестнадцать лет? Передать, что ему не следует бояться моего возвращения? Что я не стану ничего у него отбирать? Что я люблю его, как любил раньше? Нет, не то. Сказать, что я его простил? Нет, ведь Баррич никогда не желал мне зла. Такие слова лишь увеличат груз, который он взял на свои плечи. Мне хотелось сказать ему тысячи вещей, но я не осмеливался ничего передавать ему через Неттл.

Так что же сказать? — отвлекла меня от размышлений охваченная любопытством Неттл.

Скажи ему, что я не могу подобрать слов. И что я ему благодарен уже много лет.

Слишком мало, но я заставил себя остановиться. Нельзя поддаваться минутным порывам. Мне нужно очень тщательно обдумать слова, которые будут обращены к Барричу через Неттл. Я не знаю, что ей известно и о чем она догадывается. Я мог лишь предполагать, что знает Баррич о событиях, которые произошли в моей жизни после того, как мы расстались. Лучше жалеть о непроизнесенных словах, чем о тех, которые уже никогда не вернуть.

Кто ты?

Я должен дать ей ответ. Имя, которым она могла бы меня называть. И мне пришло в голову только одно слово.

Изменяющий. Меня зовут Изменяющий.

Она кивнула – немного разочарованная, но все же довольная. В ином месте и времени Уит предупредил меня, что рядом со мной появились люди. Я стал выходить из сна, и Неттл неохотно меня отпустила. Я вернулся в собственное тело и некоторое время лежал с закрытыми глазами, напрягая все свои чувства. Я находился в каюте, рядом тяжело дышал Олух. Я ощутил запах масла, которым менестрель смазывал дерево арфы, и услышал шепот Свифта:

– Кажется, он спит.

– Нет, я не сплю, – спокойно ответил я, осторожно убирая руку с плеча своего подопечного. Потом я сел. – Я просто старался успокоить Олуха. Он серьезно болен. Очень жаль, что мы не могли оставить его на берегу.

Свифт продолжал с сомнением смотреть на меня. Менестрель Кокл двигался практически бесшумно, натирая корпус своей многострадальной арфы маслом. Я встал, наклонив голову, чтобы не задеть о низкий потолок каюты, и посмотрел на сына Баррича. И хотя он всячески избегал общения со мной, никто не освобождал меня от долга по отношению к нему.

– Ты сейчас чем-нибудь занят? – спросил я у Свифта. Он посмотрел на Кокла, словно рассчитывал, что менестрель вступится за него. Но тот молчал, и Свифт ответил:

– Кокл собирался сыграть несколько песен Шести Герцогств для жителей Внешних островов. Я хотел их послушать.

Я вздохнул. Если я намерен сдержать слово, данное Неттл, нужно, чтобы мальчишка держался поближе ко мне. Однако я уже испортил с ним отношения, пытаясь отправить домой. Слишком большая строгость не позволит мне завоевать его доверие. Поэтому я сказал:

– Можно многому научиться, внимая песням менестреля. Прислушивайся