называемые «сеансы профилактической психотерапии».
Вот и сейчас, закрыв глаза и расслабившись, Костя лежал на специльном столе в процедурном кабинете, а главный врач, он же владелец клиники, священнодействовал над ним, словно ацтекский жрец, готовящий жертву к закланию.
В последнее время для Кости не было ничего более приятного, чем лежать вот так бездумным и бесчувственным бревном. Сознание меркло, но не угасало, плавно уплывая в мир покоя и грез, где не было ни горя, ни тоски, ни боли, ни тяжких дум, ни угрызений совести.
– Ну все, оживай, брат. – Ермолай осторожно тронул его за плечо. – Закончено!
– Что закончено? – Костя открыл глаза, из запредельных просторов, населенных светоносными серафимами, сразу вернувшись на грешную землю.
– Все закончено. Друзьями мы можем оставаться и дальше, но это наша последняя встреча как врача и пациента. Будем считать, что ты здоров. Ты понимаешь, о чем я?
– Серьезно?
– Куда уж серьезнее. Скажи честно, ты любишь сейчас кого- нибудь?
– Не знаю… Разве что внучку. Хотя и стараюсь подавить это чувство самовнушением. Как ты учил.
– У нее по жизни все нормально?
– Да.
– А как насчет родины? Или бабы какой-нибудь? Про себя самого я уже и не спрашиваю.
– Затрудняюсь ответить. – Костя напряг память. – Как-то не задумывался.
– Ну а ненависть твоя знаменитая? Как она?
– А кого мне ненавидеть? Вроде все нормально… И вообще отстань. У меня сегодня голова что-то плохо варит.
– При чем здесь голова! Ненавидеть, как и любить, нужно всеми фибрами души и тела. До дрожи! До обморока! Как ненавидел протопоп Аввакум! Как любил Ромео! А если ты, брат, затрудняешься с ответом, то какая тут может быть любовь и ненависть…
– Устал я. И любить устал, и ненавидеть.
– То-то и оно. Я давно в тебе это подметил. А сегодня убедился окончательно. Все, опустел ты. Страх остался. Тоска. Но больше ничего. В этом смысле ты полный импотент.
Известие это оставило Костю совершенно равнодушным. Он почесался под рубашкой и стал обуваться. Потом спросил:
– Считаешь, твое шарлатанство помогло?
– Не знаю. И оно, конечно, тоже. Но и годы сказываются. К пятидесяти уже сила чувств не та. Только тебе какая разница? Главное, брат, ты никому не опасен. Проклятье снято. Радоваться надо, а ты нос повесил. Я ведь раньше, честно сказать, побаивался тебя. Всякий раз при встрече блок в своем сознании ставил. Щит от любви и дружбы.
– Нужен ты мне, костоправ несчастный.
– И на том спасибо… Ну давай отметим это дело. Закатимся в ресторанчик.
– Мне внучку надо из садика забрать.
– Нет проблем! Захватим ее с собой. Люблю женское общество.
– Не рано ли ей еще по ресторанам?
– Думаю, что от порции мороженого она по кривой дорожке не пойдет.
– Тогда пошли. Туда на автобусе час езды с двумя пересадками.
– Брат, я достаточно зарабатываю, чтобы взять такси…
Очкастая девочка, прищуром глаз похожая на деда, а изысканными чертами лица – неизвестно на кого, стояла за забором детского сада, вцепившись в его железные прутья, как в тюремную решетку. Даже не принимая во внимание очки, сразу было понятно, какая это умная девочка.
– Здравствуй, – сказал Ермолай, присаживаясь на корточки по эту сторону забора.
– Богаты, так здравствуйте, а убоги, так прощайте, – с достоинством ответила девочка.
– Читает все подряд, – сообщил Костя. – Вот до Даля на днях добралась.
– А как тебя зовут?
– Аурика.
– Странное имя.
– Ничего не странное! Это значит – золотая.
– Знал бы ты, сколько я сил положил, чтобы это имя отстоять, – добавил Костя.
– Хочешь конфетку? – Ермолай протянул ей карамельку, каким-то чудом завалявшуюся в его кармане.
– Не люблю сладкого. От него кариес бывает.
– Не любишь? – Ермолай подмигнул Косте. – А что ты любишь?
– Женщин об этом спрашивать неприлично. – Костина внучка поджала губы.
– Ну хоть деда своего ты любишь? – настаивал Ермолай.
– Я согласна его любить. При условии искоренения имеющихся недостатков. С перечнем он ознакомлен.
Ермолай в комической растерянности оглянулся на Костю, а тот только печально кивнул головой.
– А вот, допустим, ты полюбишь кого-нибудь, – зашел с другой стороны. – Ему от этого хорошо будет или плохо?
– Естественно, хорошо. Примеры имеются.
– Ей собака соседская приглянулась. Честно говоря, так себе шавка. С сомнительной родословной. И тем не менее медаль на последней выставке отхватила, – пояснил Костя.
– Дай-ка, маленькая, я тебя за ручку подержу, – озабоченно сказал Ермолай. – Хорошая ручка, хорошая… Ну ладно, иди к нам. Мы тебя ждем.
Девочка в обход забора двинулась к калитке, а Ермолай многозначительно глянул на Костю.
– Догадываешься, дедушка?
– Догадываюсь, – вздохнул Костя.
– Ты не вздыхай, тут все совсем по-другому, чем у тебя. Между любовью разрушающей и любовью созидающей разница как-никак имеется.
– А если она подлеца полюбит?
– А если тебе сейчас самолет на голову упадет? Если, если… Любовь и подлеца способна исправить. Но только ей об этом еще рано думать. Она же ребенок. Пусть сначала тебя, бедолагу, полюбит, страну свою несчастную, людей добрых, садик этот зачуханный.
– Вот еще. – Девочка подошла очень тихо и почему-то совсем не с
