В бухгалтерии липовую родственницу ожидал весьма внушительный счёт, на оплату которого едва хватило всех наличных денег. (Цимбаларь, правда, предлагал отделаться фальшивым чеком, завалявшимся у него неизвестно с каких времён, но щепетильная Людочка о подобных аферах и слышать не хотела.)
Внимательно проверив квитанцию и другие бумаги, касавшиеся Ваниной выписки, санитар сказал:
– Получите своё сокровище. Но в следующий раз сюда даже не суйтесь. Пусть его на улице Потешной бесплатно лечат.
– Интересно, а что бы вы делали, если бы я не внесла за него плату? – поинтересовалась Людочка, за руку сдёрнув Ваню со скамейки.
– В лучшем случае заставили бы пару месяцев подметать территорию, а в худшем разобрали бы на донорские органы, – осклабился санитар, плотоядно поглядывая на вырез Людочкиной кофточки. – Но я, конечно, шучу. Вытребовали бы деньги через суд. Мы же заключили с вами договор о взаимных обязательствах.
Уже за воротами клиники Людочка спросила у Вани:
– Что этот бугай имел в виду, говоря об улице Потешной?
– Он имел в виду психиатрическую больницу имени Ганнушкина, – скривившись, как от зубной боли, ответил Ваня. – Если туда попал – пиши пропало.
Едва тронувшись с места, нетерпеливый Цимбаларь потребовал:
– Давай рассказывай, не тяни резину. Виделся ты с Сопеевым или нет?
– Ясное дело, виделся, – откликнулся Ваня. – В этой клинике у психов свободного времени навалом. Процедуры и обследования только до обеда, а потом, если ты, конечно, не буйный, гуляй себе на здоровье. Играй в домино, смотри телевизор, лови птичек в парке, изобретай вечный двигатель, ковыряйся в носу. Уродов там всяких хватает, поэтому никто на меня особо не пялился. Вычислил я, значит, среди пациентов Сопеева и стал к нему приглядываться. Он других психов сторонился, и если разговаривал, то в основном сам с собой. Попробовал завязать с ним разговор – бесполезно. Или смотрит сквозь тебя, или принимает за кого-то другого. В брошюре, которую ты дал мне почитать, сказано, что эмоциональная встряска иногда способствует временному возвращению памяти. Вот я и придумал один оригинальный ход. Спёр у зазевавшегося санитара зажигалку, прихватил какую-то книженцию, будто бы почитать, и отправился со всем этим хозяйством в туалет. Долго Сопеева дожидался, похоже, что у него проблемы со стулом. Ну вот он наконец по-явился и уселся на унитаз. Кстати сказать, двери во всех кабинках прозрачные, чтобы пациенты ничем недозволенным там не занимались. И пока Сопеев тужился, опорожняя кишечник, я разложил в раковине костёр из книжных листов.
– А зачем? – удивился Цимбаларь.
– Я же помнил твой рассказ о том, что какой-то загадочный пепел стал для Сопеева навязчивой идеей, едва ли не кошмаром. Когда полстены закоптилось, он обратил на меня внимание. Поинтересовался, чем это таким я занимаюсь. А речь вялая-вялая, словно у столетнего старца. Я ответил, что угольки, пепел и сажа меня буквально завораживают и ради такого удовольствия не жалко спалить весь этот мир. Он покивал, тяжко вздохнул и говорит: «Что одному на радость, другому на горе. Я сюда тоже из-за пепла попал».
– Ловко ты к нему подходец нашёл! – похвалил Ваню Цимбаларь. – Я бы до такого не додумался. А что было потом?
– Сопеев ещё сетовал на свою злосчастную судьбу, когда прибежали санитары, погасили огонь, вытолкали нас из туалета взашей и развели по разным палатам. Но чую, какая- то близость между нами завязалась. После ужина я опять к Сопееву подсел и показываю ему заранее приготовленную горсть пепла. Вроде бы ради потехи. Его всего аж передернуло! Вот так мы и разговорились. Хотя, конечно, это был не разговор, а мука мученическая. Он ни единой фразы толком не вымолвил. Начнёт с одного, закончит другим. Стол мог стулом назвать, окно – дверью… Шарики в его голове как-то вразнобой крутились. Но если, фигурально говоря, отделить пригоршню жемчуга от кучи навоза, получается следующая картина. Некий человек, имени которого не называлось, почувствовав приближение конца, передал Сопееву тщательно запечатанный пакет и велел после смерти незаметно сунуть его в гроб. И при этом сказал примерно следующее: «Теперь пусть побегают, сволочи! Только ты ни гугу…» Сопеев просьбу умирающего уважил и, пока шла гражданская панихида, спрятал пакет в изголовье гроба, под подушечкой…
– Хочешь, я сам доскажу эту историю? – внезапно предложил Цимбаларь. – Однажды в квартиру усопшего ворвались злые дяди и всё там буквально перевернули. Не найдя того, что было целью поиска, они взялись за Сопеева, который туда регулярно наведывался, дабы накормить и выгулять осиротевшего пса. Сначала его просто уговаривали, а потом перешли к физическому воздействию. Как выяснилось, незваных гостей интересовали какие-то документы, которые маршал берёг пуще зеницы ока. Не выдержав издевательств, Сопеев рассказал о пакете, погребённом вместе с покойником. Его выволокли из дома, несколько суток где-то держали, а затем глубокой ночью привезли на кладбище и заставили присутствовать при вскрытии могилы. Пакет в конце концов нашёлся, но вместо искомых документов в нём оказался только пепел. Покойник одурачил всех. Свою злобу гробокопатели выместили на Сопееве, хотя в случившемся не было и грамма его вины. На прощание ему велели держать язык за зубами, в противном случае пригрозив принудительной командировкой к северным оленям, иначе говоря, в дальняк. Провалявшись остаток ночи на кладбище, Сопеев едва не отдал богу душу. После этого у него и начались проблемы с психикой.
– Смысл в принципе соответственный, но сказано это было совсем иначе, – подтвердил несколько обескураженный Ваня. – Откуда у тебя такие сведения?
– Из компетентных источников. Мы ведь с дедом Кондаковым тоже сложа руки не сидели. Кое-что разнюхали.
– Ты видел Петра Фомича? – Эта новость весьма обрадовала Людочку.
– Видеть не видел, но за час до встречи с тобой имел удовольствие общаться с ним по телефону. Так сказать, в плане обмена информацией. Мне уже тогда стало ясно, что мы взяли ложный след.
– Значит, я зря в дурдоме прохлаждался? – возмутился Ваня.
– А мы, по-твоему, орхидеи в Ботаническом саду нюхали? – огрызнулся Цимбаларь. – И нам нерво– трёпки хватило. Везде дурдом – и в армии, и в ментовке, и в обществе!
– Едем в отдел, – сказала Людочка, набирая на мобильнике какой-то номер, – Петра Фомича я тоже туда вызываю.
Глава 7
Грехи наши тяжкие
Настроение у всех было хуже некуда. За несколько последних дней было затрачено столько энергии, столько предприимчивости, столько денег – и всё коту под хвост. Даже дежурный по отделу, едва глянув на них, сочувственно заметил: «Да вы, ребята, будто бы с похорон явились».
Самым плохим признаком было то, что Ваня не пытался склонить коллег к выпивке, Цимбаларь не отпускал своих циничных острот, а Людочка не поправляла слегка смазанный макияж. Все прежние интересы и пристрастия как бы утратили свою актуальность.
Один только Кондаков держался молодцом и всячески старался вывести друзей из тягостного оцепенения.
– И всё же любопытно, по чьей команде разрыли маршальскую могилу, – произнёс он с наигранным интересом. – Неужели это происки того самого министерского чинуши, который опасался востроуховского компромата?
– Вряд ли, – вяло промолвил Цимбаларь. – Узнав, что бумаги погребены вместе с маршалом, он бы, наверное, успокоился. И по крайней мере не впал бы в бешенство, обнаружив вместо документов пепел. Скорее всего, тут поработали его недоброжелатели, знавшие о существовании компромата. В дебрях любого министерства кипят шекспировские страсти, и не мне это тебе
