– Одного магазина хватит? – осведомился Шестак. – Учти, он рассчитан сразу на шестнадцать патронов.
– Думаю, что хватит. Долгой стрельбы не предвидится.
– Сразу собираешься его уложить?
– Конечно. А иначе деваться некуда. Если не решу дело с двух-трёх выстрелов, мне несдобровать. Как колобку в сказке.
– Ну тогда удачи вам! – Шестак по очереди пожал руки Цимбаларю и Кондакову (первый скривился, а второй – застонал). – Только не забудьте зайти в хозяйственную службу и всё путём оформить. Я ведь лицо материально ответственное, вроде как кладовщик в колхозе.
– Может, тебе и стреляные гильзы вернуть? – скептическим тоном поинтересовался Кондаков.
– Не помешало бы…
Сутки прошли в тревожном ожидании. Полной уверенности в том, что Окулист вспомнит о своём обещании, не было. Завладев такими деньгами, он мог вообще свалить куда подальше.
Приходько, в сопровождении Людочки, регулярно прогуливался в скверике возле дома. Их страховал Ваня, вновь обрядившийся в бродягу, и Кондаков, принявший обличье дряхлого деда (надо сказать, что в этой роли он выглядел весьма органично).
Сверху за всем происходящим наблюдал Цимбаларь, временно обосновавшийся в комнатке захворавшей старушки. Её дверь, конспирации ради, была заперта снаружи на навесной замок.
Как-то раз парочка вернулась домой чуть раньше обычного. Ещё издали Цимбаларь заметил, что в зубах Приходько торчит спичка, означавшая, что мезуза почуяла приближение Окулиста. Однако в тот день ничего примечательного больше не случилось. Ни Ваня, ни Кондаков, ни «молодожёны» нынешнего хозяина бетила воочию так и не увидели. Очевидно, он издали следил за Приходько, желая убедиться в отсутствии какой-либо опасности.
То же самое повторилось и на следующий день, хотя угроза возросла, о чём свидетельствовало поведение хасидского амулета. Когда «супруги» поднимались по лестнице в квартиру, мезуза буквально душила Приходько.
Не успел он вставить ключ в замочную скважину, как на его плечо легла рука неизвестно откуда взявшегося человека, при ближайшем рассмотрении оказавшегося Окулистом. Как он сумел проникнуть в строго охраняемый подъезд, так и осталось загадкой.
Расфранчённый и надушенный киллер в правой руке держал букет роз, а в левой – бутылку шампанского. На его губе висел сигаретный бычок. Обращаясь к Приходько, но с нескрываемым вожделением поглядывая на Людочку, он небрежным тоном произнёс:
– Не ожидал, командир? А почему такой красный?
Слегка растерявшийся Приходько пояснил:
– Ветер на дворе. Вот и надуло в лицо… Заходи в квартиру.
Выламываясь, словно мартышка в цирке, Окулист сказал:
– Ты бы сначала со своей женой меня познакомил.
– На лестнице такие дела не делаются, – возразил Приходько, стремившийся поскорее попасть под защиту шестнадцатизарядной «гюрзы», боевыми свойствами которой накануне очень восхищался.
Тем не менее Окулист всё же всучил Людочке розы и отпустил галантный комплимент, в его устах обернувшийся скабрёзностью. Надо сказать, что, несмотря на фартовый прикид, дорогой парфюм и свежевыбритую физиономию, он выглядел ряженым напёрсточником, в крайнем случае – рыночным торгашом. Ещё в большей степени его реноме портил шепелявый, приблатнённый говорок. К сожалению, в школе киллеров хорошим манерам не обучали.
В прихожей Приходько тайком стянул со своей шеи мезузу, готовую превратиться в удавку. Людочка, напустившая на себя вид этакой светской дамы, проворковала:
– Муж много рассказывал о вас. Вы были ему чем-то вроде младшего брата.
– Скорее сына, – ухмыльнулся Окулист, тем самым как бы намекая на далеко не юный возраст «новобрачного». – Но беда в том, что родительская опека иногда бывает чересчур навязчивой.
Приходько, проглотив эту дерзость, явно направленную против него, пригласил гостя зайти в жилую комнату. Сказав: «Щас!» – тот прошёлся по всей квартире, без стеснения заглянув в каждый угол, а в туалете шумно справил свои естественные надобности. Потом его внимание привлекли комнаты отсутствующих старушек. Он, как бы ненароком, подёргал висячий замок на одной двери и заглянул в замочную скважину другой.
– Соседки, слава богу, в отъезде, – пояснил Приходько. – Никто не помешает нашему медовому месяцу.
Не обращая внимания на его слова, Окулист заметил:
– А квартирка-то миленькая. Мне, по крайней мере, нравится.
– Мне тоже нравилась, пока я один жил, – сказал Приходько. – А с семьёй не очень развернёшься.
– Ладно, что-нибудь придумаем, – неопределён– ным тоном произнёс Окулист.
Жеманно извинившись за скромное угощение – дескать, гостей сегодня не ждали, – Людочка накрыла на стол. Количеством и качеством блюд предстоящее застолье мало чем отличалось от солдатского ужина, подававшегося в дисбатовской столовке. По расчётам Кондакова, взявшего большую часть хозяйственных забот на себя, это должно было лишний раз напомнить Окулисту о бедственном положении молодой семьи.
Приходько, державшийся молодцом, по-гусарски откупорил шампанское, окропив благородным напитком не только всех присутствующих, но и старомодный шёлковый абажур, а Людочка налила гостю водочки, в которую был подмешан клофелин.
Окулист произнёс незамысловатый и довольно пошленький тост, но вместо того, чтобы выпить, неловко расплескал содержимое рюмки – то ли намеренно, то ли случайно. Не притронулся он и к котлетке, нашпигованной нембуталом. Во всём этом несомненно ощущалось влияние бетила, чей футляр едва угадывался под застёгнутым на все пуговицы пиджаком Окулиста.
– Что-то не идут мне в последнее время наши напитки и разносолы. Всё палёное. И водка, и коньяк, и даже колбаса. Потом не заснёшь от изжоги… Командир, не сочти за труд! Сбегай в магазинчик, который тут у вас за мостиком. Купи чего-нибудь деликатесного. Французского вина, шотландского виски, закусочки соответственной. Только обязательно проверь, чтобы всё натуральное было.
Свои пожелания он подкрепил двумя зеленоватыми бумажками, с которых учёный и политик Бенджамин Франклин печально взирал на неведомый ему народ, хотя и освоивший практическое применение электричества, но не пожелавший воспринять идеи подлинной демократии.
Поймав одобрительный взгляд Людочки, Приходько поспешил к выходу, пожелав жене и гостю не скучать без него.
– Не боись, не заскучаем, – бросил ему вслед Окулист и пересел поближе к Людочке.
Находившийся в соседней комнате Цимбаларь слышал этот разговор слово в слово, но из соображений конспирации не мог довести его содержание до Вани и Кондакова, даже не подозревавших, что операция по захвату Окулиста вступает в свою заключительную фазу.
Хотелось бы надеяться, что отлучившийся из дома Приходько посвятит оперов в нынешнее положение вещей, а вернувшись, тихонько отопрёт дверь комнаты, в которой продолжал томиться Цимбаларь. Дальнейшее должно было произойти в считаные секунды… Гоп-стоп – и
