ведут свой род от Николая Васильевича Верещагина, первого российского сыродела, основавшего своё дело во второй половине девятнадцатого века.
– Разве до этого в России не было сыра? – удивился Цимбаларь.
– Своего, представьте себе, не было! Пётр Первый, большой его любитель, пытался завести сыроделие, да безуспешно. За границей этот товар покупали.
– Но сейчас, похоже, всё в порядке, – Цимбаларь огляделся по сторонам. – У вас, как я погляжу, дело кипит.
– Это что! Сейчас лактация коров на нижнем пределе. А летом просто рабочих рук не хватает.
– Мой предшественник старший лейтенант Черенков к вам не захаживал? – как бы между прочим осведомился Цимбаларь.
– Крайне редко. Не любил он сыр. Впрочем, кроме меня, его в Чарусе никто не любит. Предпочитают пироги да ватрушки.
– Это от переизбытка, – сказал Цимбаларь. – Мой предок Цепеш, имевший прекрасные винные погреба, предпочитал токайскому и мускату обыкновенную человеческую кровь. Разве это не парадокс?
– Ну да, ну да… – теперь уже мастер подозрительно косился на собеседника.
Воспользовавшись его замешательством, Цимбаларь напрямую спросил:
– Что вы можете сказать об убийстве Черенкова?
– Только то, что я его не совершал. – Мастер сразу заторопился. – Извините, но сейчас мне надо закладывать в молоко сычужий фермент. Очень ответственная операция.
– А я собирался задать вам ещё несколько вопросов, – с расстановкой произнёс Цимбаларь. – Ну да ладно, ещё встретимся…
Покинув сыроварню, Цимбаларь некоторое время постоял в нерешительности, соображая, куда бы ему сейчас лучше всего отправиться. До открытия магазина оставался ещё целый час, клуб, где кроме всего прочего располагалась ещё и библиотека, работал крайне нерегулярно, а о времени первой церковной службы он вообще не имел никакого представления.
Цимбаларь уже начал было склоняться к идее посещения коровника, сторож которого первым обнаружил труп Черенкова, но неизвестно откуда взявшийся долговязый мужчина, чью грудь прикрывали от холода только татуировки, лихо отсалютовал ему левой рукой.
– Здравия желаю, гражданин начальник! Что стоите, как витязь на распутье? В наших краях не только нос, но и мужскую достопримечательность отморозить недолго. Дозвольте проводить вас в отапливаемое помещение. – Упреждая неизбежный вопрос участкового, он тем же молодецким тоном добавил: – А я тот самый Борька Ширяев, про которого вам дед Ложкин рассказывал.
– Почему же Борька? – сухо осведомился Цимбаларь. – Вам ведь, наверное, уже за сорок перевалило.
– Берите выше! В прошлом месяце шестой десяток разменял. Только меня в деревне все так зовут. Даже родные дети… Борька да Борька… Вот я и привык. Тем более по Сеньке и шапка! Вы ведь меня Борисом Лукьяновичем звать не станете, верно?
– Не стану, – подтвердил Цимбаларь. – Впредь я буду называть вас господином Ширяевым. Но с «гражданином начальником» вы тоже завязывайте. Это отрыжка прошлого.
– Слушаюсь! – Он приставил ладонь к своему затасканному малахаю, и только сейчас Цимбаларь заметил, что правый рукав его шубейки пустует.
– С рукой что случилось? – поинтересовался он.
– Только не думайте, что за кражу отрубили, – Ширяев улыбнулся всем своим щербатым ртом. – На зоне в пилораму попал. Вот она мою клешню до самого плеча и укоротила. Зато благодаря этому досрочно освободился.
– Срок большой был?
– Десять лет. По моей статье предельный.
– А какая статья?
– Сто третья.
– Убийство без отягчающих обстоятельств? – уточнил Цимбаларь, уже позабывший старый уголовный кодекс.
– Так точно. Родного брата зарезал, – ничуть не смущаясь, пояснил Ширяев.
– По пьянке небось?
– В том-то и дело, что на трезвую голову… Помню, сидим мы однажды всей семьёй за столом, ужинаем. А ко мне вдруг навязчивая мысль прицепилась. Убей брата, да и точка! Я её гоню, а она опять в голову лезет. Терпел я до тех пор, пока меня не затрясло. В глазах темень. Чувствую, ещё чуть-чуть – и сам подохну! Схватил нож, которым маманя хлеб резала, и прямо брату в сердце! Потом опомнился, хотел на себя руки наложить, но родня не позволила. Сам во всём властям признался. Сначала меня в дурдоме держали. На психа проверяли. Через полгода признали вменяемым и впаяли срок. С тех пор ношу на себе каиново клеймо.
– Неужто вам брата не жалко?
– Жалко, конечно… Но с другой стороны, если бы я его тогда не прикончил, то сам, наверное, помер бы…
– Похоже на приступ паранойи, – Цимбаларь смерил собеседника испытующим взглядом. – Недаром говорят, что здесь такие эксцессы не редкость.
– Да не может быть! – запротестовал Ширяев. – У нас шизиков нет.
– Рассказывай! – Цимбаларь и сам не заметил, как перешёл на «ты». – Даже газеты писали, что в Чарусе случались случаи массового психоза, сопровождаемые галлюцинациями.
– Так то совсем другое дело! У нас люди верующие, вот им царство небесное и грезится. Это божья благодать, а не галлюцинация. Знак свыше!
– Ты сам эти знаки получал? – Цимбараль сознательно перешёл на чужой лексикон.
– Случалось, – нехотя признался Ширяев.
– Подробности изложить можешь? Что тебе грезилось – ангелы в облаках или черти в аду?
– Подробности? – Ширяев задумался. – Нет, не могу… Не невольте… Есть святые вещи, о которых лясы точить непозволительно. Да и смутно всё… Это как сон. Пока спишь – душа ликует. А проснёшься – и вспомнить нечего.
– Жаль, – Цимбаларь бросил на собеседника взгляд, который ранил сильнее, чем злое слово. – Я думал, мы подружимся…
– Конечно, подружимся! – заверил его Ширяев. – Я, гражданин начальник… тьфу… товарищ майор, человек безотказный. Разузнать что, сбегать куда или помочь чем – это запросто. В любой час дня и ночи.
– А почему нараспашку ходишь? – Цимбаларь попытался запахнуть его верхнюю одежду. – Так ведь и простудиться недолго.
– Да ни за что! Я в таких местах побывал, против которых наша Чаруса солнечным Крымом покажется. Закалился, как булатная сталь… Тем более цыганка нагадала мне смерть от огня, а не от простуды.
– Тогда ты долго проживёшь, если, конечно, в постель с сигаретой ложиться не будешь, – изрёк Цимбаларь. – А теперь скажи, церковь уже открылась?
– Батюшка там, – сообщил Ширяев. – К крестинам готовится. Но службы сегодня не будет. В воскресенье приходите.
