l:href='#n_41'>[41] дикую виру заплатите. Сыск еще не кончен. Последнее слово за Вяхирем… Излагай свои догадки, не упорствуй. Облегчи сердце. А я тебя в случае чего от недоброхотов отстою.
– Как же, слыхали. Только верится с трудом… Пес с псом снюхается, а боярин с боярином столкуется. Для того и пустили на свет холопов, чтобы они за все ответ держали. И за княжье самоуправство, и за боярский кривосуд, и за купеческое лихоимство.
– Его только за один поганый язык надлежит казнить! – окончательно рассвирепел посадник. – Да как он, выжига, смеет на мирской сходке поносными словами лаяться!
Добрыня между тем был настроен куда более миролюбиво. Голос свой надрывать не стал, а молвил с улыбочкой:
– Ты, как я погляжу, вольнодумец. И не дурак к тому же. Что тогда в хмельном пойле ищешь?
– Ничего не ищу. – Вяхирь опять уронил голову. – Топлю в нем свою грусть-печаль.
– К какому делу, кроме винопития, способен?
– Псарь я. С детства приставлен был к ловчим да гончим. В хворобах псовых сведущ. Да и в соколиной охоте толк понимаю.
– А скажи-ка мне: под которое крыло сокол цаплю бьет?
– Под левое, боярин.
– А ведь верно, – кивнул Добрыня. – Славное у тебя занятие. Усердные псари и соколятники завсегда нарасхват. Коль с пьянством покончишь, я тебя, так и быть, к себе в услужение возьму.
– Да я ведь вроде на смерть осужден.
– С этим успеется. Откройся перед судом, и будешь прощен. Нам истина нужна.
– Истина всем нужна. Да только каждому своя, – с философским видом заметил Вяхирь. – Истины я касаться не буду. А чему свидетелем был, поведаю без утайки.
– Сделай одолжение.
– Выпил я в тот день, каюсь, изрядно. Праздновали что-то в городе. Будто бы встречу солнца с месяцем. Вот я и набрался. Просыпаюсь ночью под забором. Темень, аки в царстве мертвых. Недалече конь всхрапывает и люди говорят. Не по-доброму говорят, с укорами. Ругня, а не разговор. Я на голоса пошел. Десять шагов не успел сделать, как слышу: один человек вскрикнул. Ну тут и началось. Видеть я в ночи ничего не вижу, только слышу, как семеро одного смертным боем бьют. Ну, может, и не семеро, а трое-четверо. Сие одним только совам да нетопырям ведомо. Сначала этот бедолага еще держался. Бранился крепко и страшными карами грозил. Земными и небесными. Потом с ног свалился. Тут они его и добили. Потом стали совет держать: как с мертвым телом поступить. И так прикидывали и этак, а все не по уму. Тогда один говорит: нальем ему в глотку вина, люди и подумают, что он в пьяной потасовке гибель поимел. Как сказано, так и сделано. Я в то время с испуга в соломе хоронился. Долго там просидел. Когда к покойнику осмелился приблизиться, уже вторые петухи пропели.
– Дышал он еще? – спросил сотский, весьма увлекшийся этой историей.
– Куда там! Не дышал. И сердце не билось. Рядом пустой мех лежал. Вина только на пару глоточков осталось. Но вино доброе, фряжское. Жаль, зазря перевели. Что дальше было, вы уже знаете.
– По всему выходит, что ты злодеев не видел? – уточнил посадник.
– Нешто я тварь ночная, чтобы взором мрак пронзать? Видеть я ничего не видел, зато ясно слышал. И хотя в страхе пребывал, кое-что запомнил.
– Ежели запомнил, тогда до нашего сведения доведи, – велел Добрыня.
– Наговорили они вместе много чего. Такой брани мне даже в темнице не доводилось слышать. Но напоследок, пока дело до побоища еще не дошло, Власт Долгий сказал: «Не высоко ли ты себя, холоп, ставишь. Берегись, падать будет жестко». На что ему был дан ответ: «Ты сам холоп княжий. А я вольный человек. Господину моему служу не за кусок хлеба, а из почтения. То же самое и тебе предлагаю. Внакладе не будешь». Последние слова Власта таковы были: «Меня не купишь. Я князю перстень целовал. И ваше стяжательство на чистую воду выведу. Ишь, обычай взяли, варяжские мечи да секиры поганым продавать. Киеву от этого не только убыток, но и прямая угроза. Мечи те потом на наши головы падут».
– Любопытные беседы у вас по ночам случаются, – произнес Добрыня как бы в задумчивости. – А пустой мех потом куда девался?
– Не знаю, – развел руками Вяхирь. – Может, люди подобрали. Вещь в хозяйстве нужная.
– Вино точно фряжское было?
– Истинно так. Мне его в Изборске у тамошних купцов доводилось пробовать. С иным не спутаю.
– Эй, миряне! – зычно крикнул Добрыня. – У кого фряжское вино в закромах имеется?
Возгласы в ответ последовали самые различные, но преимущественно отрицательные:
– Нет!
– Откуда нам, сирым, его взять!
– Даже и вкуса не ведаем!
– Нетути!
– Мы и брагой обходимся.
– Никак насмехаешься над нами, боярин!
– Вино пить, голым ходить!
– Еще чего! Мех такого вина дороже тельной коровы стоит.
Дабы утихомирить народ, Добрыне даже пришлось вскинуть вверх десницу.
– Верю всем, верю на слово, – молвил он. – А ведь помню, кто-то сегодня зазывал меня на кубок фряжского вина… Эй, стража, доставьте сюда посадского приказчика Страшко.
– Он делом неотложным занят! – На удивление всем, посадник осмелился перечить княжьему вирнику.
– Да и мы здесь тоже не бездельничаем, – вполне резонно возразил Добрыня. – Но если твоему приказчику недосужно, я его долго не задержу.
Страшко Ятвяга доставили прямо из посадских хором, где он по неизвестной надобности пребывал в самой глубокой подклети (так, по крайней мере, доложил десятский).
Глаза приказчика воровато перебегали с хозяина на Добрыню и обратно. На Вяхиря, вдруг ставшего на вече чуть ли не главным действующим лицом, он никакого внимания не обратил.
– Ты мне поутру фряжское вино предлагал? – как бы между прочим осведомился Добрыня.
– Предлагал, боярин, – с поклоном ответил Страшко.
– Много его у вас запасено?
– До зимнего торга должно хватить.
– Дорого, небось, плачено?
– Хорошо дешево не бывает.
