дирижерский жезл. Я спросила его: Но кто ты? Он ответил: Я твой любимый. Искупалась в ванне с духами отмыла все тело от грязи, все изгибы его и извивы были чисты. Волосы в полном порядке — их отбелили, Лишили всякого цвета, стали они тонки, как шелк. Все волоски на теле были выщипаны, а само тело смазано душистыми маслами, что придавало сил вынести самую страшную боль. Это волшебное масло, уверил меня Дирижер. Глубоко внедряется в поры на теле, создает тонкую пленку, неуязвимую, как броня. хоть кожа моя тонка и прозрачна, как скорлупка, пусть горит и горит, больно не будет. А потом он сказал: Вот тебе Эликсир, пей! дрожащей рукой подняла я бокал высоко над орущей толпой, а потом испугалась. Но Принц скомандовал: Пей! Я дрожала от страха. Что-то пыталась сказать, но слова уносил ветер. Здесь, на самом краю возвышенья, сказал он. Пей Эликсир, я велю! Хочу обратно, на землю! Но и эти слова мои ветер унес. Пей, и станешь Прекрасной Принцессой! Пей, и будешь отныне бессмертна! Я отпила глоток. Страшно горький напиток, я стала давиться. Пей до дна, приказал Дирижер. До самой последней капли. я допила снадобье, до самой последней капельки. А теперь прыгай вниз, приказал Дирижер. Ныряй и не бойся, ведь теперь ты бессмертна. Взмахнул своей палочкой — и толпа замерла. Внизу был бассейн с водой — в него я должна была прыгнуть. Внизу оркестр играл цирковую музыку. Толпа зашумела, ей надоело ждать. Дирижер зажег факел. Велел толпе замереть. Ты не почувствуешь боли, сказал мне Дирижер. Я смотрела на язычки пламени — никак не могла отвернуться. Вот он поднес факел к моей голове волосы тут же вспыхнули, все тело мое загорелось. Я подняла руки — вся голова пылает, Искры летят от волос. Толпа внизу так и взвыла — Огромный и жадный зверь. Господи, как же мне больно! Какая жуткая боль! Всюду горит и жжет — глаза, голову, груди. Выход только один — расстаться с горящим телом. Ныряй! — приказал Дирижер. Делай, что я велю! Я нырнула с платформы вниз, в воду. Пронеслась, как комета, к земле, как горящая драгоценность. Я была горящей Принцессой отныне бессмертна. Нырнула во тьму, в ночь. Последнее, что я слышала, — дикие крики толпы. Я бегу по пляжу босая, ветер волосы треплет. Венис-Бич. Раннее утро, я одна, никого больше рядом, горящей Принцессы нет, она умерла. я жива. Снайпер. В темной одежде и с маской на лице зашел Снайпер в дом в мексиканском стиле под номером 12305 по Пятой Хелена-драйв, что находился на отшибе, в самом конце улочки. Информатор, Р.Ф., заранее снабдил его ключами. Снайпер всегда подчинялся приказам, в данный момент они заключались в том, чтобы раздобыть физические улики, доказательства. Анализа этих материалов от него не требовалось. И его действия не подлежали ни анализу, ни разборке. То был человек, лишенный каких-либо страстей и жалости.
Он бесшумно скользил по погруженному во тьму дому — так безмолвно парит сорокопут высоко в небе. Отражения в зеркале не увидел. Луч фонарика тонок, как карандаш, но светит ярко, и рука у него не дрожит. И воля Снайпеpa столь же сильна, и он никогда не сдастся, не дрогнет. А название этой мишени — зло. Зло, вот что мы обозначаем как нашу мишень.
Он не знал, отправило ли его сюда Агентство с заданием защитить Президента от шлюхи-блондинки, которая ему угрожала, а стало быть, ставила под угрозу «национальную безопасность» страны. Или же сегодня ночью он должен остановить некие действия, которые, став достоянием общественности, могли бы повредить репутации Президента, раз уж он имел неосторожность связаться с этой белокурой шлюхой. Ибо Президента и Агентство никак нельзя было назвать сотрудниками, работающими в тесном контакте. Власть Президента носила временный и несколько эфемерный характер, власть же Агентства была безгранична и вечна.
Снайпер знал, что в течение долгого времени эта дамочка поддерживала самые тесные контакты с подрывными организациями в Америке и за рубежом, знал о ее браке с диссидентствующим евреем; знал о ее сексуальной связи с индонезийским коммунистом Сукарно (их свидание состоялось в отеле «Беверли- Хиллз» в апреле 1956-го). Было известно ему и о том, что она публично защищала таких диктаторов- коммунистов, как Кастро. Да будь сам он человеком страсти, а не холодного расчета, так просто бы пришел в ярость, узнав, что эта дамочка подписывала скандальные петиции, бросая тем самым наглый вызов государству и подрывая его устои, за которые лично он был готов отдать свою жизнь.
Но оценивать ее поступки будут другие. Его задача — собрать все улики в папку и доставить начальству, а уж там сами пусть разбираются и решают, как с ней поступить, какие документы следует уничтожить. Сам он их уничтожать не будет. Все эти письма, записи в дневнике, другие материалы, потенциально (или реально) могущие служить шантажу, — нет, он, Снайпер, в таких вопросах не специалист.
Первым таким предметом была роза из серебряной фольги. Вся пропыленная, она стояла в вазе в гостиной; он вынул цветок из вазы и сунул в папку. Затем на глаза попался то ли журнал, то ли дневник, куда было вставлено множество дополнительных листков бумаги. Он валялся на небольшом обеденном столике среди книг, сценариев, газет, немытых чашек из-под кофе, бокалов и тарелок. Наспех перелистав страницы, он понял, что дневник может служить вешдоком, а следовательно, подлежит конфискации. Непонятные фразы, написанные, как «стихи», старательным почерком школьницы.
Птичка в небо залетела высоко, что уже как будто и не в небе.
Если видит все слепой,
Как же быть тогда со мной?
Моему ребенку
В тебе одном
Вся жизнь моя,
А то, что было до тебя, -
Не жизнь, не мир, не я.
Ребенок! А вот это может представлять опасность кое для кого.
Японцы имя дали мне,
Мотан меня назвали.
Японцы! Что ж, это его ничуть не удивляет.
