напоминала ему сейчас газетную фотографию, где все — серое, все поверхности — плоские, все формы — лишь скопления микроскопических точечек. Если здесь что-то произойдет, площадку могут сфотографировать для газет, и она превратится в собственное изображение, а в противном случае никто и не обратит на нее внимания, кроме него.
Он легонько провел пальцами по ограде… иной раз палец его попадал в одну из ячеек, и он дергал за нее как бы играя… Не спешить. В нескольких местах сетка провисла — часть ее проржавела и без труда могла быть прорвана. Такое было впечатление, точно под ней уже пролезали какие-то животные или, может быть, даже маленькие дети. Но он не был уверен. А нагибаться, чтобы проверить, не хотелось.
Кто-нибудь наблюдает за ним? Позади — никого, только магистраль с обычным потоком транспорта, грузовики, направляющиеся в центр города. Он не привлечет ничьего внимания. Он улыбнулся своей приятной скупой улыбкой — улыбкой, которая чуть раздвигала губы.
Приближаясь к концу школьного участка, он пошел быстрее. И завернул за угол, намереваясь обойти квартал. Теперь он очутился среди обычных маленьких сборных домиков; было тут и несколько старых многоквартирных домов. Улица позади школы — Флойд-стрит — была узкая; по обеим ее сторонам стояли припаркованные машины, так что развернуться тут будет трудно. А что, если появится встречный автомобиль? Нет, машину надо держать перед школой. Он снова подошел к ограде и к площадке за ней — только уже сзади; теперь переплетение металлических трубок и горка были совсем рядом с ним, и он мог видеть царапины, потертости и отполированные места. Все было знакомо, точно тайный код. Отсюда, сзади, грязные лужи казались больше. Мокрее. Под горкой громоздилась кучка бумажек; из щелей в асфальте лезли сорняки. Он ласково провел рукой по ограде — вытянул руку вверх, точно хотел измерить высоту ограды, потом опустил вниз по металлическим звеньям — на уровень своего бедра, затем колена.
В этом месте ограда качалась. При желании он мог ее приподнять, но внизу проволока была заостренная, и если бы ребенок полез под ней, то мог бы пораниться.
Позади — многоквартирный дом, пустые слепые окна, шесть этажей. Кто-нибудь следит за ним? Слишком много окон, слишком много возможностей, которые надо держать в голове. Прикидывай не прикидывай — все едино, ну их к черту. Он пошел дальше, обогнул квартал и по магистрали снова подошел к своей машине. Он снова сел в нее, стал ждать, закурил сигарету, глядя на окна школы, представляя себе мелькающие за ними лица, определенное лицо, то единственное — одно только лицо во всей вселенной. В своей ненасытной жажде его увидеть он почти видел его. Видел это чудо, и, однако же, так страшно — увидеть это лицо. Оно существует. И поскольку оно существует, в мире не может быть покоя, никогда не будет покоя, хотя лицо это — такое прекрасное, такое чудо… Лицо, которое является в мечтах, которое лелеешь. Это было лицо ребенка — ясное, живое, наивное лицо ребенка, который все видит и, однако же, не понимает, что видит, по-настоящему даже и не видит. Надо щелкнуть пальцами, закричать, чем-то тряхнуть, чтобы создать шум, и только тогда взгляд сфокусируется на чем-то… Да, взрослые обречены все видеть, подсчитывать, без конца строить планы и главное — видеть лица других взрослых. Попытайся смотреть так, чтоб не видеть, попытайся бежать! Невозможно.
Дверь на площадку для игр распахнулась. Десять тридцать! Он посмотрел на часы и с изумлением увидел, что уже больше десяти тридцати! Вот появились старшие дети — мальчики лет одиннадцати с повязками на рукаве, дежурные по площадке; а вот цепочкой выходят и другие. Идут. Да, выходят и, не успев очутиться на площадке, ломают ряд и разбегаются во всех направлениях.
Ему показалось, что он увидел ее — мелькнула светлая головка. Он поправил очки.
В дверях стояла женщина — учительница; на ней — темно-синее платье, на плечи наброшен свитер. Она курила. Скоро мальчики-дежурные соберутся в углу площадки, а детишки поменьше будут играть сами по себе. Он уже не раз это наблюдал. А учительница, надзирающая за играми, через пять — десять минут исчезнет.
Он ждал. Старших мальчиков привлекло что-то у качелей. Они стояли, заложив руки в карманы, смеялись над кем-то. Женщина в дверях повернулась, собираясь уйти. Все было отлажено, предсказуемо. Он выждал и затем осторожно вылез из машины, одергивая пальто, точно шел на смотр. Без колебаний он шагнул к ограде, и глаза его быстро обежали группы детей, с криками носившихся туда-сюда, всю эту массу лиц, ног в поисках ребенка со светлой головкой, — да, вот она, конечно же она, стоит рядом с другой малышкой, которая присела на корточки и что-то сооружает на земле, а из чего — он не мог разглядеть. Оба ребенка копошились неподалеку.
Девочка была маленькая, лет семи; на ней было либо очень светлое, либо выцветшее голубое платьице и белый свитерок; который он уже не раз на ней видел. В глаза прежде всего бросались ее волосы — очень светлые, почти белые, они шапкой мелких кудряшек словно ореолом окружали ее голову. Среди этой суматошной детворы девочка выделялась своими волосами, неизменно притягивавшими взгляд. Больше уже ни на кого смотреть не хотелось.
Он вцепился пальцами в сетку. Руки у него были маленькие, как у мальчишки, и костлявые. Он дернул за сетку и тотчас почувствовал, как в руки и плечи его прихлынула сила, прихлынула чуть ли не с болью откуда-то из груди, даже глубже, чем из груди. Мускулы его напряглись. Как теперь это казалось легко, как легко! И какая это будет победа! Он стал приподнимать ограду, крепко уперев ноги в землю, даже не качаясь, несмотря на невероятное напряжение. Со спины не заметно было, какую он вкладывал в это силу, даже лицо его не отражало ничего — разве что вокруг рта и у глаз кожа сжалась и еще больше побледнела.
Он был очень сильный. Маленький, но очень сильный. Ему не часто приходилось пользоваться своей силой, но, когда это требовалось, он всегда был приятно удивлен. Он словно бы уступал ей, отдаваясь на волю своих медленно, хитро набиравших силу мускулов. Ему казалось, что он вообще может поднять всю ограду, вырвать опорные столбы из асфальта и отшвырнуть в сторону. Надо только стоять вот так, раздвинув ноги, сохраняя равновесие, твердо сохраняя равновесие, сосредоточившись на том, что он делает, — медленно, спокойно отдавая приказ своим рукам и плечам… так он может что угодно сделать, может весь асфальт на площадке разворотить, всю вселенную. Солнце вышло из-за туч и затопило все вокруг, сразу изменив вид площадки… и яркий солнечный зайчик величиной с ребенка медленно пополз по стене школы.
«Да, вот ради этого стоит жить».
Девочка смотрела в его сторону.
— Пойди сюда, — позвал он ее.
Она посмотрела на него. Он осторожно, сдержанно поднял руку в знак приветствия. Он весь дрожал, но на таком расстоянии она не могла этого заметить. Он повторил, уже громче: — Пойди сюда. Ты, девочка, вот ты… ты… пойди сюда на минутку.
Волосы у нее были такого удивительно красивого цвета, что от них невозможно оторвать взгляд. Дух захватывало от этого цвета волос, этого лица. Он жадно смотрел на девочку и вдруг дернул лицом, чтобы очки, соскальзывавшие с носа, не упали; он весь вспотел.
— Пойди сюда, пожалуйста. Ты. Элина. Я знаю, что тебя зовут Элина. Пойти сюда на минутку.
Другие дети наблюдают за ними? Кто-нибудь наблюдает? Этого он не видел.
Она медленно подошла к ограде. До чего же медленно она идет — просто рехнуться можно. Какой-то ребенок с криком пробежал мимо нее. Но она и внимания не обратила. Она смотрела на него.
— Ножка… когда ты ушибла ножку? — воскликнул он.
Он увидел на ее левом колене маленькую заплатку из пластыря.
Она не отвечала. Остановилась в нескольких шагах от него и застенчиво ему улыбалась. Взгляд его сразу потеплел, в глазах защипало; ему хотелось вырвать ограду из земли и отшвырнуть подальше. Но он лишь мягко сказал: — Элина, вот видишь, я знаю твое имя, верно? Это тебя не удивляет?
Личико у нее было маленькое — идеальный овал. Глаза — голубые. Нет, он, конечно же, никогда еще не видел такого красивого ребенка и не представлял себе, что она такая красивая.
Он чувствовал, как все внутри у него дрожит.
— Элина, знаешь, откуда я знаю твое имя? Знаешь? Нет? Потому что мама послала меня привезти тебя из школы. Твоя мама. Она хочет, чтобы я привез тебя домой, миленькая. — Девочка смотрела на него во все глаза, с легкой улыбкой. Взгляд у нее был пустой, словно затуманенный. Он почувствовал, что не может дольше смотреть ей в глаза… А совсем рядом что-то происходило, мальчишки кричали, барахтались в куче, — он бросил взгляд в их сторону и быстро перевел его назад, на девочку. — Элина? — мягко сказал
