предназначении которого не знал никто, кроме Хавра. За Окшем следовала вереница безоружных мрызлов, чье крайнее уродство объяснялось тем, что они были специально предназначены для существования в тесных и запутанных лабиринтах цитадели.
Пряча глаза от ненавистного им света, мрызлы катили бочки с вином, волокли сундуки с золотом, гнали быков и баранов, содержавшихся во время осады в просторных подземных хлевах.
– Тебя можно поздравить с победой? – От избытка чувств Хавр похлопал Окша по плечу.
– Потом. Время на это еще будет. – Окш выглядел сейчас куда более озабоченным, чем перед своим визитом в цитадель. – Пусть люди пьют и едят до отвала, хотя они этого и не заслужили. Все сокровища можешь оставить себе, как мы и договаривались.
– Зачем ты отказываешься от них? – удивился Хавр. – Мне вполне хватило бы и половины.
– Для себя я нашел здесь совсем другое сокровище, – произнес Окш, провожая взглядом изящные закрытые носилки, которые как раз в этот момент вносили в его палатку.
Хавр деликатно промолчал, а затем перевел разговор на другую тему, для него, можно сказать, животрепещущую.
– Что там слышно о Карглаке? – поинтересовался он.
– Его здесь и не было, – рассеянно ответил Окш. – Раньше он громил Страну жестянщиков, а теперь рыскает по всему Чернодолью, собирая против меня армию. Представляешь, нас ожидает схватка сразу с несколькими дюжинами максаров. Вот уж где повеселимся…
– Ты, похоже, собираешься отлучиться? – От внимания Хавра не могли ускользнуть взгляды, которые Окш бросал на свою палатку.
– Да… Ненадолго. – Грозный Губитель Максаров был явно смущен. – Командуй тут пока один. Никакая опасность нам в ближайшее время не грозит. Весть о нашей победе разгонит врагов не менее успешно, чем хороший залп картечниц… Мрызлами можешь распоряжаться как своими собственными слугами. Они сейчас и мухи не обидят. Пусть извлекут из подземелий все, что нам пригодится. Сами туда лучше не лезьте. Цитадель может рухнуть в любой момент… Потом, когда мрызлы станут уже не нужны, придумай что-нибудь… Только поменьше шума… Все равно они не смогут жить вне цитадели…
Жестянщики праздновали свою победу (а в том, что цитадель пала только благодаря их усилиям, никто не сомневался) с истовостью и размахом, которому могли бы позавидовать даже максары. Скрягами и буками они были только у себя дома, когда наливать и нарезать приходилось из собственных запасов, зато, дорвавшись до дармового угощения, никогда не кочевряжились. Застольный разговор в основном касался собственных ратных подвигов. Каждый, получивший в бою хотя бы ничтожную царапину, сейчас строил из себя героя, якобы уложившего не один десяток мрызлов.
Сами мрызлы, непривычно спокойные и, как холощеные быки, ко всему равнодушные, трудились не покладая рук – сначала таскали из подземелий добро, накопленное многими поколениями предков Карглака, потом загружали обозы жратвой, питьем и фуражом, а уж напоследок занялись покойниками. Всех погибших во время штурма сложили в две кучи – мрызлов отдельно, жестянщиков отдельно, – которые были затем подожжены с помощью горючего состава. Запах жареной человечины смешался с запахом жареной баранины.
Весть о том, что пленники обречены, каким-то загадочным образом успела распространиться среди жестянщиков, и у многих уже чесались руки. Поступило предложение бросить мрызлов живыми в костер, пока тот еще не прогорел.
Хавр занялся было учетом доставшихся ему сокровищ, но скоро забросил это занятие – золото можно было считать телегами, а драгоценные камни мешками. Куда более актуальной была другая проблема – где до лучших времен спрятать такие богатства. Ни Чернодолье, ни Страна жестянщиков для этой цели никак не подходили. И там и тут времена наступали самые худшие. В Стране лугарей катастрофические наводнения постоянно сменялись не менее катастрофическими пожарами. В Стране черепах мороз превращал землю в камень. В Стране кочкарников земля вообще отсутствовала – одни лишь гнилые топи да бездонные омуты. Тут было над чем голову поломать!
От этих размышлений Хавра отвлек адъютант Окша, явившийся весьма некстати. Он тоже был пьян, но старался держаться с достоинством, в том смысле, в каком достоинство понимали разбогатевшие на торговле солью лодочники.
Излагая суть своего визита, адъютант старался дышать в сторону и даже помахивал перед своей рожей парой грязных перчаток. С его слов можно было понять, что главнокомандующий требует Хавра к себе, но при этом просит ничему не удивляться.
Хочешь не хочешь, а пришлось собираться в гости. По предположению Хавра его приглашали на смотрины какой-нибудь экзотической красотки, захваченной Окшем в качестве трофея.
Сам он от женщин старался держаться подальше, считая их существами порочными, лживыми и глупыми, то есть почти такими же, как мужчины, что им-то как раз и нельзя было простить. Однако отказаться от приглашения Окша, так щедро одарившего его сегодня, было бы форменным свинством.
Сменив свой видавший виды плащ на другой, чуть менее потертый и не такой линялый, а также на всякий случай прихватив дивное изумрудное ожерелье, Хавр направился к палатке главнокомандующего. Адъютант шагал впереди, выписывая ногами нелепые кренделя.
Окш, одетый в какой-то дурацкий наряд, сплошь состоящий из атласа, пушистого меха и золотых побрякушек, встретил гостя на пороге и, выразительной гримасой подтвердив просьбу ничему не удивляться, провел его внутрь палатки, где был накрыт изысканный стол, а за кисейными занавесками, ниспадавшими с балдахина, восседало некое субтильное существо, завернутое в алые шелка.
Правда, пахло в палатке нехорошо. Даже не пахло, а воняло. Запах горевшей в плошке ароматической смолы не мог перебить тяжкий дух, свойственный только каторжным тюрьмам, приютам для бедных да воровским притонам самого низкого пошиба.
– Несравненная, – Окш поклонился в сторону полупрозрачных занавесок, – я хочу представить тебе моего казначея. Его зовут Хавр, но, если это имя покажется тебе неблагозвучным, можешь называть его как-то иначе. За ним числится немало достославных дел. Даже не знаю, какие из них лучше упомянуть – подвиги или предательства.
– Предательства, конечно, предательства! – Голос, раздавшийся из-за занавесок, заставил Хавра содрогнуться. Так мог говорить ученый попугай или в крайнем случае ворона, но никак не человеческое существо женского пола.
– В свое время он водил дружбу с самим Клайнором. – Окш выглядел необычайно оживленным, глаза его странно блестели, а язык молол без умолку. – Кто кого обвел вокруг пальца, я не знаю, но расстались они без сожаления. До того, как посетить эту страну, мой казначей успел послужить многим хозяевам, среди которых были даже создания высшего порядка. Им он тоже чем-то не угодил, за что и был лишен божественного покровительства. Хотя некоторые необычайные свойства у него сохранились. Он, например, ха-ха, чует запах тлеющего мироздания! Последний, кого успел обмануть наш гость, был небезызвестный тебе Карглак. Только одним богам ведомо, сколько золота он сумел выманить у этого хитрого и алчного максара. А в знак благодарности Хавр просто столкнул Карглака в пропасть. К большому сожалению, это никак не отразилось на здоровье кредитора.
– Благородный поступок! Весьма благородный! – вновь прокаркали за занавеской. – Я благоволю к каждому, кто хоть чем-то навредил этому подлецу Карглаку. В знак своей милости позволяю твоему казначею поцеловать мою руку.
– О, несравненная, как ты великодушна! – вновь расшаркался Окш.
Из-за занавески высунулось что-то похожее на мумифицированную птичью лапу – бурая сморщенная кожа, больше смахивающая на чешую, скрюченные пальцы с черными толстенными ногтями. Хавру сразу стало ясно, откуда исходит этот тошнотворный запах.
