творилось на другом конце картофельного поля. — Разобрать оружие! Ждать моей команды!
Поредевшая конница уже неслась обратно, но на ее пути внезапно вырос частокол остро заточенных жердей. Лошади, не желая идти на верную смерть, вздымались на дыбы, волчком крутились на месте, поворачивали назад. То, что осталось от еще недавно неудержимой конной лавы, водоворотом закружилось между стеной автоматного огня и лесом деревянных пик.
— Ура! Зажали косоглазых! Кранты им пришли! — кричали зеки, похожие на сбежавших из преисподней чертей. — Сейчас сдаваться будут!
— Как же, дождетесь! — сплюнул Зяблик. — Сейчас они на прорыв пойдут. Еще похаркаем кровушкой.
Будто бы в подтверждение, а может, наоборот, в отрицание его слов, далеко за горизонтом, в той стороне, где остался город Талашевск, серое небо осветилось заревом и раздался приглушенный расстоянием, но могучий и уже поэтому пугающий звук — словно коротко рявкнула гигантская допотопная рептилия, одна из тех, на чьих спинах некогда покоился мир.
Хвостатая многоголовая комета, похожая на карающую огненную длань, стремительно прочертила небосвод и с ужасающим завыванием рухнула между двумя линиями окопов. Там, где только что стоял смерч пыли, встал смерч пламени. Вверх взлетели предметы, для полетов изначально не предназначенные, — расщепленные деревья, тонны грунта, колеса бронетранспортера, полевая кухня вместе с недоваренной кашей, люди и лошади (некоторые целиком, а некоторые лишь частично).
Злой рептилии, скрывавшейся за горизонтом, этого показалось мало. Она рявкнула вновь и продолжала ритмично рявкать раз за разом, накрывая губительными кометами берег речки.
Возможно, обстрел из установок залпового огня «Град» продолжался и дальше, но оглушенный, полузасыпанный землей Зяблик уже не мог созерцать это редкое и весьма впечатляющее зрелище…
Вынужденное безделье расслабляло и расхолаживало. Пока кто-то один сидел с биноклем у окна, остальные убивали время как могли — играли на щелбаны в самодельные шашки, травили всякие небылицы, отсыпались за прошлые и будущие недосыпы. В одной из заброшенных квартир Цыпф раскопал юридический справочник и сейчас наслаждался чтением законодательных актов, давно утративших силу и смысл. Толгай нашел кроличью женскую шубку, которой пренебрегла даже моль, и мастерил из нее новый малахай. Зяблик скуки ради пилил идейного партийца Смыкова, обвиняя его во всех мыслимых и немыслимых грехах, начиная от народовольческого террора и кончая нынешним положением вещей. Смыков охотно отбрехивался. Изредка делались вылазки в город — предельно осторожно и поодиночке.
Дня через четыре их навестила Верка. Кроме горшка горячих манек, она доставила и кое-какие новости.
— Лилечка очень хорошая девочка, только совсем рассеянная, — сказала она.
— Если ее начнешь о чем-нибудь допытывать, она может и не вспомнить ничего. А потом, как бы невзначай, вдруг сама станет рассказывать. Вот такие-то дела, зайчики.
— И что же она такое интересное рассказала? — методично уминая очередную маньку, поинтересовался Смыков.
— Про дядю Тему кое-что.
— Про Белого Чужака то есть? — уточнил Смыков.
— Так его арапы дикие прозвали. Нам-то зачем их бредни повторять. Никакой он не чужак, а наш человек. Только с залетами, конечно. И родился очень давно. Может, даже тысячу лет назад.
— Ага, при царе Горохе, — ухмыльнулся Смыков, вытирая занавеской жирные пальцы. — Вот только на старика что-то не похож.
— Тут я, честно говоря, сама не все понимаю, — призналась Верка. — По рождению он вроде бы наш ровесник. Когда Гагарин полетел, он в школе учился, а когда американцы на Луне высадились, в институт поступал.
— Так это двадцать лет назад было, а не тысячу.
— Для тебя двадцать, а для него тысяча. Я вам тут ничего доказывать не собираюсь. За что купила, за то и продала. Лилечка говорит, что он долго странствовал где-то в далеких краях.
— За границей?
— Нет. Вообще не в нашем мире. Это вроде как другие планеты, но не в космосе, а рядом, через стеночку. Только через такую стеночку не каждый пройти может.
— А он, значит, может?
— И он не может. Однако дело в том, что дядю Тему случай на такую тропочку вывел, где все стены поломаны. Вот он и бродит себе из мира в мир. На нас случайно наткнулся. Намекает на то, что тропочка та сейчас через наши места и проходит.
— А какая буря его гонит? — спросил Зяблик, дежуривший с биноклем у окна.
— Сидел бы себе на одном месте… В заднице, что ли, у него свербит?
— Он и сам точно не знает. Про какое-то предназначение говорил. Пошутил однажды: за что мне, дескать, выпал такой жребий, ведь я не убивал брата, не обижал бога и не назначен в свидетели конца рода человеческого.
— Чушь какая-то… — зевнул Смыков. — Не все дома у вашего дяди. Лапшу на уши он Шансонетке вешает, а заодно и вам, Вера Ивановна.
— К чему бы это он бродяг легендарных вспомнил? — задумчиво произнес Зяблик. — Брата Каин убил, бога Агасфер обидел, а вот относительно этого третьего, свидетелем назначенного, я что-то не кумекаю…
— Скорее всего имеется в виду ветхозаветный законодатель Енох. А может, пророк Илия. Их смерть отложена до конца времен. На Страшном суде они выступят свидетелями против греховного человечества, — не отрываясь от книги, ответил Цыпф. — Впрочем, схожие фигуры есть в любой религии.
— Выходит, он на вечного скитальца тянет… — Зяблик принялся протирать полой куртки линзы бинокля.
— Кстати, в Кастилии Белого Чужака, или, условно говоря, дядю Тему, так и называют — Дон Бутадеус. А это одно из имен Агасфера, — добавил Цыпф.
— Что-то я не соображу, братец вы мой, про какого Агасфера вы все время речи ведете, — подозрительно прищурился Смыков.
— Про Вечного Жида, он же Иосиф Картофил, он же Эспер-Диос. Мифическая личность, вследствие божьего проклятия изменившая свою человеческую сущность и обреченная в скитаниях дожидаться второго пришествия, — ответил Цыпф. — Между нами говоря, я не вижу ничего невозможного в том, что Белый Чужак провел в странствиях тысячу лет. Наш уважаемый Толгай тоже появился на свет за десять веков до моего рождения, а может, и раньше. Координаты времени смешались, как и координаты пространства.
— Толгай прост, как три рубля, а за Белым Чужаком целый хвост всяких необъяснимых фактов тянется, — возразил Смыков. — Недаром его арапы великим колдуном считают, кастильцы — родней сатаны, а нехристи — небесным шаманом. А я так думаю, что он просто зловредный шарлатан. Болтается без толку да воду мутит. Пора его за жабры брать… Что еще Шансонетка рассказывала?
— Отдавай тару, Смыков, — зло ответила Верка. — Надоел ты мне… Зудишь и зудишь… Лучше аггелов да варнаков карауль. А с дядей Темой я как-нибудь и сама объяснюсь.
— И в самом деле, — Зяблик протянул бинокль Смыкову. — Давно твоя очередь пришла дежурить. На, зырь… А я девушку провожу.
— Обойдусь без провожатых! — поставив на голову пустой горшок, Верка
