преступления в прошлых жизнях. Он не пожертвовал своей жизнью ради кого-то — ведь мы не видим, чтобы кто-нибудь был спасен. Кто спасен? Он не смог спасти даже самого себя».
Одну вещь надо помнить всегда: пусть вас не беспокоят факты. Их можно очень убедительно интерпретировать тем или иным образом, но факты относятся к внешнему миру.
Истина — вот на чем вам следует концентрироваться.
Ты упоминаешь статью обо мне и общине в журнале «Нью-Йоркер». Наверное, они никогда раньше не публиковали такой большой статьи — 156 страниц. А то, что они называют фактами, было просто предоставлено им правительством. Они не спросили у меня, а ведь на каждый факт есть контрфакт. Но гораздо проще выслушать только одну сторону.
Я слышал, что Мулла Насреддин в старости стал почетным судьей. Подошло его первое дело. Он выслушал одну сторону и стал писать приговор.
Секретарь суда не мог поверить в происходящее. Он шепнул ему на ухо: «Что вы делаете, уважаемый судья? Вы же еще не выслушали другую сторону. Они ждут».
Мулла Насреддин сказал: «Я больше никого не собираюсь выслушивать, сейчас ситуация мне абсолютно ясна; а если я выслушаю другую сторону, я запутаюсь. Тогда будет трудно вынести приговор».
«Нью-Йоркер» просто представляет одну сторону.
Я приведу вам несколько фактов, которые есть у другой стороны, чтобы вы могли увидеть, что фактам не следует придавать решающее значение. Землю, которую мы приобрели для общины, почти полвека никто не хотел покупать, так как это была пустыня. Там не росло ни единого цветка, эту землю никогда не возделывали — просто бесполезная пустошь. И это был большой участок — сто двадцать шесть квадратных миль, восемьдесят четыре тысячи акров.
Мы купили эту землю. Ее бывший владелец был очень счастлив, так как он уже утратил надежду продать ее.
А правительство предлагало за нее три миллиона долларов. Это была почти маленькая страна — сто двадцать шесть квадратных миль, в три раза больше, чем Манхеттен. И тот человек уже был готов согласиться, когда на сцену вышли мы.
Мы сразу же предложили ему шесть миллионов долларов. Он не мог поверить в это — не три миллиона, а целых шесть! Все тут же было улажено.
И это было началом конфликта с правительством. Но если правительство действительно было заинтересовано в этой земле, оно могло бы предложить больше. Им нечего было обижаться, это была простая коммерческая сделка. И вообще это не их земля.
Весь мир совершенно забыл, что настоящие американцы — это краснокожие американцы, которые сейчас живут в резервациях, в лесах. Их заставляют жить почти в концлагерях, в американском варианте немецких концлагерей — это получше, ведь в немецких концлагерях была колючая проволока, повсюду пулеметы, много жестокости.
Американский концлагерь более изощренный — никакой колючей проволоки, никаких охранников, вы и не скажете, что это концлагерь. Но это концлагерь — высшего порядка, более тонкого и изощренного качества.
И правительство выплачивает каждому индейцу пособие — ведь Америка принадлежит им, это их страна. У индейцев нет работы, но они получают достаточное пособие. И все, что им остается делать, — это плодить детей, так как чем больше у них детей, тем больше денег они получают. Каждому члену индейской семьи положено пособие.
Когда люди не имеют работы и имеют достаточно денег, что им остается делать? Отсюда азартные игры, пьянство, употребление наркотиков, проституция... ведь у них нет никаких забот, каждый месяц они получают пособие. Деньги ни за что — деньги за то, что они молчат о том, что Америка принадлежит им, а люди, которых называют американцами, не американцы. Кто-то из Англии, кто-то из Италии, кто-то из Франции, кто-то из Голландии, кто-то из Германии, кто-то из Швейцарии — из всех европейских стран, но они не американцы. Они все иностранцы.
И мой первый конфликт с правительством возник из-за того, что я сказал именно то, что говорю сейчас вам: американский президент такой же иностранец, как и я. Единственная разница в том, что он здесь два или три поколения, он иностранец двухсотлетней давности, а я свежий.
А свежее всегда лучше, чем старое и гнилое.
Я сказал им: «Эта земля не принадлежит ни вам, ни нам. Мы купили зту землю, мы заплатили деньги, а вы захватывали земли, убивали людей. Вы — преступники.
Если кто-то и должен получить разрешение на проживание в Америке, так это вы — от американского президента до последнего американского нищего. И если вы действительно верны вашей конституции, если вы за демократию, за свободу, если вы искренни и честны, тогда верните эту страну индейцам. Она принадлежит им. А вы подайте заявление о предоставлении вам вида на жительство. Если вы им здесь нужны, тогда можете оставаться, а если нет — тогда отправляйтесь домой.
И вы убивали, вы захватывали землю, вы — преступники.
Мы же просто купили землю.
Вы иногда тоже покупали землю, но это было лишь прикрытием захвата. Например, Нью-Йорк — земля, на которой расположен Нью-Йорк, — был куплен за тридцать серебряных монет. Хороша сделка! Как вы думаете, индейцы пошли на нее по доброй воле или под дулами ружей?»
Конфликт начался потому, что я сказал: «Все вы находитесь в том же положении, что и люди моей общины. Мы приехали недавно, вы приехали немного раньше. Вы совершали всевозможные преступления, а мы просто купили землю. И вы могли бы купить эту землю, если бы предложили за нее больше денег, — это обычный бизнес».
Но американское правительство молчит об этом.
И Америка, должно быть, останется единственной страной в мире, где люди, такие как бедные индейцы, не могут восставать. Это такая хитрая стратегия — давать им деньги. Они думают: «Восставать? Ради чего? Мы получаем деньги, достаточно денег, не надо работать... можно наслаждаться жизнью, петь, танцевать, принимать наркотики. Никаких проблем — зачем нам революция?» Сама идея неприемлема для них. И все они — пьяницы, наркоманы. Они не в состоянии устроить революцию. Деньги убили их революцию, убили их дух.
Потому что я сказал это ясно...
И потому что земля, которую мы купили, когда-то принадлежала древнему индейскому племени, которое сейчас живет неподалеку в лесах... И еще в старые времена этому племени было дано пророчество, что придет человек с Востока со своими последователями, одетыми в красные одежды, и освободит их от рабства, навязанного им захватчиками.
Случайно мои люди носили красные одежды; случайно я прибыл с Востока. И индейцы стали приходить к нам и говорить: «Мы так долго ждали — мы слышали это пророчество из поколения в поколение». И правительство испугалось этого, но оно никогда не скажет о своих страхах.
Я мог бы поднять индейцев на восстание против американского правительства. Я мог бы вызвать революцию — этого они боялись. Они хотели как можно быстрее уничтожить меня и мою общину.
Эта земля никогда ничего не производила, но они объявили ее пахотной землей: поэтому нам разрешалось построить на ней не больше двадцати фермерских домов. И мы начали борьбу, мы заявили: «Вы должны доказать это. Что было выращено на этой земле за последние полвека? Если это пахотная земля, тогда на ней должно было что-то выращиваться. И только потому, что вы написали это в ваших бумагах... и мы не знаем, когда вы написали это. Может быть, вы написали это совсем недавно только для того, чтобы чинить нам препятствия. Вы должны доказать, что на этой земле велись сельскохозяйственные работы. Если это пахотная земля, мы будем возделывать ее, но такой большой участок невозможно обрабатывать силами небольшой группы людей, живущих в двадцати фермерских домах. Чтобы сделать эту землю цветущей, потребуется по крайней мере пять тысяч человек. Надо создать водохранилища, резервуары для сбора дождевой воды, так как без нее не обойтись. Нужны силы для строительства дорог, домов».
Но они не соглашались изменить районирование — что было просто глупо, так как мы не собирались уничтожать их пахотную землю. Мы создавали пахотную землю из пустыни, мы превращали пустыню в
