Но Жан-Поль Сартр не имел никакого представления о медитации.
В этом-то и несчастье западного человека. Западному человеку недоступно цветение жизни, ибо он ничего не знает о медитации, а восточный человек несостоятелен потому, что он ничего не знает о любви.
И для меня любовь и медитация так же, как мужчина и женщина, суть две половины единого целого.
Медитация — это мужчина, любовь — это женщина.
Встреча медитации и любви — это встреча мужчины и женщины. И в этой встрече мы создаем трансцендентальное человеческое существо, — которое не есть ни мужчина, ни женщина.
И если мы не создадим этого трансцендентального человека, надеяться, в общем-то, не на что.
Но я чувствую, что мои люди способны совершить то, что кажется невозможным.
Вопрос таков... это все равно, что больной человек приходит к врачу и спрашивает его: «Устраивает ли вас в качестве Пациента больной человек или вы принимаете только здоровых людей?»
Мое дело — принимать всевозможных людей... лицемеров со всевозможными масками... неискренних... поступающих Вопреки своему собственному разуму. Но это — те люди, которые нуждаются во мне, и это — те люди, в которых нуждаюсь я.
Несите ко мне все ваши горести.
Не беспокойтесь, я посвятил в санньясу даже нескольких мертвецов, в надежде на то, что воскресение возможно!
Есть много способов умереть, но вот что интересно: тот, кто действительно хочет умереть, никогда ни с кем не советуется. Жизнь может быть бременем, но смерть случается очень быстро. У вас под рукой так много способов...
Но вы не хотите умирать.
Фактически, даже те люди, которые совершают самоубийство, не хотят покончить с собой. Они совершают самоубийство потому, что они слишком много ожидали от жизни и не смогли получить этого. Неудача была так велика, что жить в позоре становится невыносимо. Их самоубийство не направлено против жизни, они совершают самоубийство потому, что они не смогли научиться искусству жизни. Они хотели, чтобы жизнь была великим благословением, а она оказалась тяжким бременем.
Кажется, что во всем мире господствует заблуждение, что поскольку вы появились на свет, то вы уже знаете, как жить.
Это неверно.
Появиться на свет — это одно дело. Полностью познать искусство жизни — это совершенно другое.
Рождение — это всего лишь благоприятная возможность, вы можете воспользоваться ею или нет. Рождение — это не эквивалент жизни. Почти каждый думает, что рождение эквивалентно жизни; поэтому жизнь непременно становится бременем — просто дышать, каждый день принимать пищу, ложиться спать, утром просыпаться, идти на работу, одни и те же бумаги и одна и та же рутина. Идиотов это вполне устраивает, но для любого человека, у которого есть немного разума, это обязательно становится бременем. Ибо он не может не задать себе вопрос — в чем смысл? В конце концов, для чего я живу? Если завтрашний день снова будет просто повторением сегодняшнего, как сегодняшний день был повторением вчерашнего, тогда зачем продолжать жить? Какой смысл бесцельно повторять один и тот же круг, одну и ту же рутину, одни и те же события?
Но заблуждение заключается в том, что вы принимаете ложную концепцию, согласно которой рождение есть жизнь.
Рождение — это только благоприятная возможность. Вы можете либо научиться жить прекрасной жизнью, либо тащиться по направлению к кладбищу.
Вам решать. Есть люди, для которых жизнь — это бремя, и есть люди, для которых даже смерть — это танец.
Я хочу сказать вам, что если вы сделаете из вашей жизни искусство, ваша смерть будет кульминацией этого искусства — высочайшей вершиной, самой красотой.
Миллионы людей находятся в том же положении, что и тот, кто задал этот вопрос. Они не знают, зачем они живут, и они также не знают, есть ли какой-нибудь смысл в смерти. Жизнь тщетна — как же смерть может представиться значительной? Поэтому они и боятся самоубийства, ведь если жизнь так беспросветна, то смерть будет еще хуже.
Однажды я увидел Муллу Насреддина, который нес ружье, веревку и банку с керосином. Я спросил: «Куда это ты собираешься, Мулла?»
Он сказал: «Хорошего понемножку. Я как раз шел попрощаться с тобой. Я собираюсь покончить с собой».
Я сказал: «Но зачем столько приготовлений?»
Он сказал: «Ты же знаешь меня, я во всем стремлюсь к совершенству. Я хочу исключить любые случайности. Я все продумал».
Я сказал: «Можно мне пойти с тобой, чтобы проводить тебя в последний путь и махнуть тебе на прощание рукой, когда ты исчезнешь в пламени?»
Он сказал: «Можно».
Итак, я пошел с ним на берег реки, сел на камень и стал наблюдать. Со знанием дела он взялся за приготовления к самоубийству. К ветке дерева, нависшего над рекой, он привязал веревку, на которой собирался повеситься.
Я сказал: «Мулла, этого достаточно».
Он ответил: «Я так и думаю... я должен все предусмотреть... не должно остаться ни одной лазейки».
Он просунул голову в петлю и облил себя керосином.
Я сказал: «Мулла, ты действительно собираешься сделать это?»
Он сказал: «А ты как думал?»
Он зажег спичку, поджег себя и, перед тем как прыгнуть с ветки, выстрелил из ружья — в качестве последнего средства — себе в голову.
Но тут все пошло насмарку — пуля прошла мимо, перебила веревку и он упал в реку... естественно, пламя погасло, а он поплыл!
Я сказал: «Мулла, что ты делаешь?»
Он сказал: «Что поделаешь! Я умею плавать».
Я сказал: «Это странно. Ты все так хорошо продумал, но все же осталась одна лазейка — умение плавать. Тебе не надо было начинать плыть. Тебе надо было уйти под воду и погибнуть».
