где атмосфера столь непривычна, где все иначе. По возвращении домой, ему будет крайне трудно рассказать об увиденном, вследствие отсутствия сходных переживаний, от которых можно было бы отталкиваться.
Ситуация именно такова. До пятого уровня мы с легкостью находим слова объяснений, но это все равно, что рассказывать о тысячах цветов, опираясь на знание об одном. С шестого уровня язык начинает путаться. Здесь мы приходим к моменту, когда для объяснения уже не достаточно разницы между одним и тысячью. Это очень трудно. Но даже тогда при помощи отрицаний или тотальности можно передать некоторый смысл. Мы можем сказать, что там нет пределов; что там безграничное. Мы знаем, что такое границы, с помощью этого знания можно передать, что там нет границ. Несмотря на крайнюю смутность идеи, мы можем подумать, что понимаем, о чем идет речь. Но это не так.
Возникает путаница. Возникает ощущение, что мы понимаем — там нет границ. Но что означает «там нет границ»? Наш опыт связан только с ограниченным. Островитяне могут сказать: «Да, мы поняли. Вот цветок, о котором ты говоришь». Посетивший другие страны воскликнет: «Нет, нет! Не этот цветок. Он не имеет никакого отношения к цветам, о которых я рассказывал; тех цветов вы не найдете здесь». Тогда аборигены ответят: «Почему же ты называешь их цветами, если они не таковы, как наш цветок? Только это является цветком».
Мы тоже подвластны иллюзии понимания. Когда нам говорят, что Бог бесконечен и безграничен, мы говорим, что понимаем. Но наш опыт связан только с ограниченным. Мы ничего не понимаем; мы знаем только слово «граница». Добавляя приставку «без» мы чувствуем, что знаем и понимаем, что такое безграничное. Но сама попытка представить безграничное вызывает страх. Сколько бы вы ни расширяли видение, границы остаются. Вы идете дальше и дальше, но как только вы останавливаетесь, появляется граница.
Для нашего ума безграничным является то, чьи границы находятся очень далеко; они так далеко, что мы не в состоянии уловить их, но они все же существуют. И тогда мы вновь теряем. Итак, о шестом плане кое-что может быть сказано, нам даже кажется, что мы понимаем, хотя это и не так.
Что касается седьмого уровня, то здесь мы не можем даже сказать, что понимаем. О седьмом даже невозможно говорить. Если кто-то пытается, мы сразу останавливаем его: «Что за абсурд ты говоришь!» Для обозначения седьмого использовались абсурдные слова — ничего не обозначающие слова, слова, не имеющие смысла.
Возьмем для примера
Мы открыли абсурдное, не имеющее смысла, лишенное мотивации слово. Если бы за ним скрывался какой-нибудь мотив, оно стало бы бесполезным, потому что мы создали его для мира, где заканчиваются все мотивы. Оно безмотивно, а следовательно, не существует ни в одном другом языке мира. Проводилось множество экспериментов, но в
Это слово написано на стенах храмов, как напоминание: не останавливаться на шестом уровне, потому что есть еще и седьмой. Его помещают между изображениям Кришны и Рамы, как предположение того, что оно более велико, чем они. Кришна смотрит из него — но
Поэтому ничего не может быть рассказано о седьмом уровне сознания. Его можно описать только в терминах отрицания: «Это не то; оно не может быть тем», и так далее. Но и это имеет некий смысл только до шестого уровня. Поэтому многие пророки и святые хранили молчание по поводу седьмого. Пытающиеся говорить создали для себя множество проблем, потому что даже во время рассказа приходилось вновь и вновь повторять, что оно невыразимо. Вновь и вновь они предупреждали своих слушателей: «Мы говорим об этом, но все же об этом невозможно говорить». Тогда мы оказываемся в затруднении. Зачем они говорят о том, о чем не может быть сказано? Не следует об этом рассказывать. Но святые говорили: «Седьмое определенно существует, но у нас нет слов, достойных описания».
Ничто в мире не может сравниться с этим; оно невыразимо. Многое можно рассказать о нем, многое выразить, но трудность заключается в том, что нет средств для облечения этого в слова. Оно может быть познано, но не может быть выражено.
Вот почему те, кто некогда слыли великими ораторами, бывшими в состоянии дать объяснение всему существующему под солнцем, внезапно превращаются в немых, возвращаясь с седьмого уровня. Когда они внезапно замолкают, их немота содержит в себе послание: их глаза рассказывают о непроизносимом. Например, относительно вашего вопроса: Будда объявил, что некоторые вопросы нельзя задавать. Он сказал: «Не задавайте этих вопросов. Неправильно давать ответы на них», подразумевая под этим, что некоторые вещи являются неопределимыми, следовательно, не следует обсуждать их. Само обсуждение стало бы неверным.
Лао-цзы сказал: «Пожалуйста, не просите меня писать, потому что все написанное становится ложью. Мне никогда не удавалось передать то, что я хотел передать; я могу записать только то, что не хочу сообщать. Но какая в этом польза?» Поэтому почти до самого конца он ничего не писал. Под натиском своих сограждан Лао-цзы написал маленький буклет. Самое первое предложение гласило: «Истина выраженная есть ложь». Но это истина седьмого уровня. На шестом уровне она становится не ложью, а неопределенной двусмысленностью. На пятом уровне высказанная истина несомненна. На седьмом же уровне невозможно только ее выражение. Как же может существовать язык и речь там, где нас больше нет? Они исчезают вместе с нами.
Есть две причины для избрания
Когда я произношу слово, оно должно разбудить некоторый смысл в вас. Поэтому возвратившиеся с седьмого уровня чувствуют, что если они попытаются передать пережитое в словах, то это немедленно отбросит их на пятый уровень. Тогда эти слова занесут в словари, в которых их прочитают люди и подумают, что они понимают. Но седьмое не содержит смысла. Можно сказать, что оно либо бессмысленно, либо находится за пределами смысла, что означает одно и то же.
Так какое же слово можно было выбрать в контексте того, что на седьмом уровне теряется весь смысл; как можно было образовать такое слово? Такое слово было образовано при помощи
Тремя основными звуками нашей речи являются а-у-м. Все образованные слова лишь дальнейшее развитие этих трех звуков. Сами звуки не несут в себе смысла, только сочетание их приобретает определенный смысл. Когда