разлеталась во все стороны, носила свой бокал на лекции и любовалась им со всеми его карандашами и ручками. Но над реконструкцией города она работала как одержимая, делая чертежи левой рукой на столе и записывая иногда что-то ногой под столом.
– Вы знаете легенду о дворце в Эфесе? – спросила она как-то раз. – План основания чертят на земле, а дворец возводится в раю. Так человек может купить себе дворец на небесах… Но существуют и другие дворцы, которые, наоборот, проектируются на небе, а возводятся здесь, на земле. Как наш город… Я иногда боюсь этого города. И почему вы меня заставили строить его с вами? Иногда я спрашиваю себя, все ли мои дела и все ли мои поступки в равной степени удалены от меня, подобно тому как точки окружности равноудалены от своего центра. Может быть, некоторые вырываются за границу круга? И чьи же они тогда? Может быть, Бога?
Студенты из Ирака смеялись над страхами Тии Мбо, и, работая над своим проектом, они все вместе создавали улицы, храмы, площади и дворцы, башни и пристани необыкновенного города. Буквы азбуки превращались в здания. Из языка вырастал город. Устав от работы, они после занятий гуляли по улицам Белграда, и он открывал им свое тайное лицо в том же темпе, в каком продвигался на бумаге «Зевгар». Следуя за белградскими ветрами и узнавая их ближе, они поняли, почему так, на первый взгляд бессмысленно и криво, были проложены в свое время улицы. Они услышали, как ночью под мостовой на большой глубине с ревом падают вниз канализационные воды, и почувствовали ту подземную крутизну большого города, от которой на ровном месте начинается головокружение. Они увидели, как освещаемые светофором листья становятся то зелеными, то желтыми, то красными, словно стремительно меняются времена года. Увидели, что люди заставляют каштан и липу стоять в аллеях вместе, хотя эти деревья испокон века не переносят друг друга, настолько, что тот или другой вид в конце концов не выдерживает и засыхает, ведь к старости ненависть становится важнее любви. Ночами они гуляли по городу. Где-то было слышно, как тихо поют женщины, где-то чувствовался запах шкварок на молоке, а издалека доносился гул городского транспорта, огибающего углы улиц. Иногда они оборачивали голову мешочками с теплой золой, чтобы сохранить хорошее зрение в холодную ночь, иногда попадали в летние вечера, когда, ступая по упавшим на землю черешням, слышали, что их косточки скрипят, будто зубы. Они научились узнавать руку зодчего, создавшего здание, руку, которой столетиями покорялись два вечных материала их ремесла: ненавидящие друг друга дерево и камень. Они увидели, как в полночь строители тайно льют вино под фундамент, как, делая кладку, стараются поймать под кирпич тень птицы, они узнали, что деревья для строительства можно рубить только три месяца в году и нельзя в новолуние, иначе заведутся черви, что, прежде чем ударить по камню, надо ему что-то шепнуть, что каждое утро перед работой следует перекрестить себе рот, и они, такие богатые и красивые, чувствовали стыд, потому что все эти люди из века в век были готовы строить, питаясь водой и паприкой, сыром и хлебом… Было очевидно, что свой хлеб с сыром они умели обратить в мысль, и мысль эта была из камня. А Тия Мбо удивила их еще раз.
Она была православной, как и многие ее соплеменники из Эфиопии, и однажды купила у цыган из Панчева маленькую деревянную иконку и повесила ее в автомобиле, на котором ездили Хамид и Термези. А как-то вечером прямо со Скадарлии отвела своих любовников в церковь Александра Невского на вечернюю службу. Они вошли вслед за ней в дымку от пламени свечей, и она сказала им, что хочет помолиться.
– О чем помолиться? – спросили ее Термези и Хамид.
– Я молюсь за «Зевгар».
– За «Зевгар»? – Они засмеялись.
– Зря смеетесь, – ответила им Тия Мбо. – Разве вы не понимаете, что с этим проектом мы оказались в безвыходном положении?
Это была правда. Какое-то время город из клинописи возводился, но потом все зашло в тупик. Буквы стали сопротивляться прочтению.
Появились планы, то есть буквы, расшифровать которые было нелегко, а предназначение зданий, которые можно было бы построить на таких фундаментах, казалось полной загадкой. Две вещи представлялись особенно трудными.
1. Среди планов зданий (букв) один имел очень странную ломаную форму, с двумя входами с одной стороны. Они думали, что, может быть, это фундамент какого-то разрушенного храма, но это было лишь предположение. Они нарисовали этот фундамент, то есть написали букву на кусочках бумаги, и все трое носили ее с собой как амулет, безуспешно пытаясь отгадать смысл, скрытый в странном лингвистическом знаке, который не желал становиться зданием. И чему только может служить такое здание? – безуспешно задавались они вопросом.
– Один конец истины всегда находится в земле, как корень, который ее питает, – сказал Ибн Язид и начал с лупой в руках изучать каждую букву их стиха, каждую деталь их будущего города. Таким образом в проекте «Зевгар» он обнаружил еще одну загадку:
2. По краям букв имелись неровности, выступы неправильной формы, и студенты не знали, следует ли принимать их во внимание при создании проекта города.
Тогда Тия Мбо предложила проверить, что за текст написан клинописью, с которой они имели дело, и что он значит. Оказалось, что речь идет о древнем эпосе о Гильгамеше, а стих, который был их заданием и из которого они должны были построить свой город, был взят с таблички, описывающей потоп. Стихи, которые стали основой их города и чьи буквы были использованы как планы зданий, описывали ужасные ливни, уничтожающие все живое. Бессмертие находится и исчезает в воде – такую мысль несла табличка, буквы которой они превращали в дома.
Но такая подсказка никак не помогала им решить вопрос относительно неровностей по краям букв или узнать назначение странного здания с двумя входами с одной стороны. Тогда они решили спросить об этих двух вещах своего преподавателя.
– На второй вопрос, – сказал им Богдан Богданович, – ответить нетрудно. Вы можете поступать как хотите. Я же скажу вам только, откуда взялись эти неровности по краям букв. Они никак не связаны с намерением писца и возникли совершенно случайно. Они не влияют ни на форму буквы, ни на содержание и смысл текста. Короче говоря, дело вот в чем: неизвестный нам писец, переписывая эпос о Гильгамеше с каменной таблицы на пергамент лошадиной кровью, работал при свете свечи. Мошек, летавших вокруг свечи, привлекал запах крови, они садились на перо, тут же, утонув, погибали, а потом вместе с лошадиной кровью налипали на буквы, которые выводило перо. Вот откуда неровности по краям букв. Это крошечные трупики мошек. По этому вопросу мне больше добавить нечего.
Что же касается первого вопроса, то он трудный. Другими словами, он такой, что человек, получив ответ на него, должен узнать больше, чем три или четыре вещи сразу, а это превосходит человеческие возможности. И это же защищает нас от вопросов, которые слишком опасны. Но, может быть, однажды этот ответ появится сам собой, так что, вероятно, дело не в ответе, а в его цене. Если она больше, чем вы можете заплатить, а товар вы уже забрали, положение ваше будет не из приятных. Подумайте об этом, и всего вам хорошего…
Теперь студенты продолжали работать над «Зевгаром» с большей осторожностью, дело шло своим чередом, вскоре они закончили свои чертежи, защитили дипломы, забрали собак, сделали еще по одному ходу в унаследованной ими шахматной партии и вернулись домой в Багдад. Тия Мбо, однако, не захотела последовать за Термези и Абу Хамидом.
– Почему бы тебе не поехать с нами в Ирак и не строить там вместе с нами? – спросили они ее при расставании.
– Я останусь в Африке, там буду строить, – ответила им Тия и уехала в Эфиопию, взяв с собой одну из двух собак, ту, у которой было 299 пятен и которая могла кого-нибудь загрызть. Тия строила больницу и иногда брала почтовый конверт, плакала в него и отправляла, такой мокрый, соленый и пустой, в Багдад. Термези и Абу Хамид стали известными в своей стране архитекторами. Их дальнейшая судьба была сказкой из «Тысячи и одной ночи». И сведения о них, приходившие в Белград, напоминали рассказы этого знаменитого сборника: отрывочные и переделанные рассказчиками по их собственному усмотрению. Во всяком случае, было ясно, что судьба двух бывших студентов из Ирака не была похожей на судьбу их любовницы.
А с Тией Мбо произошло страшное. Во время войны между Эфиопией и Сомали вражеская армия заняла город, в котором Тия Мбо строила больницу. Когда солдаты ворвались в здание, Тия Мбо сидела за своим чертежным столом. Левой рукой она работала карандашом и линейкой, а правой ногой под столом
