удвоением и сами попали в дурацкое положение.
Когда тот, на кровати, выпил второй стакан сока из чего-то, чего я видеть не мог, он пристально посмотрел на меня и спросил:
— Неужели ты меня не узнаешь? Вспомни!
И тут я увидел, что теперь на моей кровати с той же самой скрипкой сидит очень красивая женщина. На ней было платье рококо с глубоким декольте. На руке, в которой она держала смычок, был зеленый перстень.
— Вспомни меня! Я Забетта. Та самая скрипачка из Венеции. Консерватория дельи Инкурабили! Неизлечимо больная в своем первом теле, в другом теле я искала и нашла здоровье, как мне и обещал перстень, когда позеленел. Так что живой камень перстня не лгал! То мое другое, здоровое тело отправилось в бесконечную Вселенную, потому что бесконечность соответствует здоровью. К сожалению, моя вселенная оказалась ложной. Это было похоже на то, как будто чихнешь, а потом вдохнешь воздух. Та вселенная пережила большой взрыв в фиксированном времени, а затем, достигнув максимального расширения, начала сжиматься. Дело в том, что бесконечная вселенная дышит. Но тот экземпляр вселенной имеет один недостаток: он вообще не располагает вечностью… Он был создан в бесконечном пространстве, в котором расширялся все быстрее и быстрее, но в конечном времени, то есть без вечности. Так что у меня не получилось вечной погони по бесконечности за каплей питьевой воды, и, таким образом, я не смогла получить «пищу агнца Божьего», то есть слезы Богородицы. Капли воды рассыпаны по бесконечной Вселенной, и, чтобы напиться, требуются века. Так я начала страдать от жажды, или, как говорит легенда восемнадцатого века, оказалась в руках «черных князей»… А кто к ним попал, тот навсегда мертв.
Тут вдруг ко мне обратился другой дьявол, развалившийся в кресле:
— Неужели ты и меня не узнаешь? Вспомни и меня!
Оказалось, что он теперь в монашеской рясе с надрезанной прямо через грубую ткань мышцей руки. На нем был синий перстень.
— Я иеромонах Гавриил. У меня в моем первом теле не было любви, поэтому, попав в другое тело, я принялся искать ее во Вселенной, которая располагает вечностью, потому что вечность соответствует любви. Это показал мой перстень, приобретший синий цвет. Но это не помогло мне выжить. Сейчас я знаю, какая разница между Христом и нами. Разница в смерти. Это две разных смерти.
— В каком смысле? — удивился я во сне.
— Он воскрес для вечности, а мы после смерти продолжаем идти к своему будущему.
— Что это значит?
— Мы все еще не научились, как выбрать правильное направление на вертикали вечности. Как говорит Святое Писание, «имеющие глаза да видят», и мы не видим, куда нужно сворачивать. Мы еще не созрели. Наше тело, то, первое, недостаточно очистилось. И это отражается на нашем другом теле. Может быть, однажды, если мы его очистим…
— А что же произошло с тобой?
— Я забрел в пространственно конечный, но погруженный в вечность космос. Он безвременен. В нем действительно нет возможности выжить, потому что вечность там не пересекается со временем, ведь его там нет, поэтому там нет условий жизни для человека. В таком месте не найдешь того, что мы назвали «хлевом для агнца Божьего». Не стоит и пытаться, напрасный труд…
С этими словами дьявол сбросил с себя монашескую рясу и встал, чтобы что-то взять с постели. Он снова был в единственном числе, а тот, что сидел на постели, исчез. Там лежали только скрипка и смычок. Я подумал во сне: интересно, а когда я проснусь, найду я их на своей кровати?
— Теперь на очереди третий вариант, — продолжил он. — Эта модель космоса для тебя имеет особое значение. Вначале центры тяжести Вселенной были распределены равномерно, плотность материи была совсем небольшой. Однако началось сжатие, контракция, и когда эта самосгущающаяся Вселенная достигнет максимума плотности, снова начнется расширение до бесконечности. Не надо забывать, что дышит и время, а не только пространство! И время расширяется и сжимается, папуля, задумайся над этим. Время конвертируется. Оно поедает само себя. А что возникает в тот момент, когда время бесконечно расширилось и еще не начало сжиматься? Оно на мгновение становится вечностью! Таким образом, здесь мы имеем в распоряжении не только время и вечность, но и пространство. Вот тут-то и происходит настоящий большой взрыв. Это значит, что при взрыве ты, несомый своим другим телом, окажешься очень, очень далеко, но потом, коль скоро в твоем распоряжении достаточно времени, успеешь вернуться, увлекаемый сжатием пространства и вечности (которые, вспомни, дышат). И знаешь, что тогда будет?
— Что?
— Тогда к тебе вернется твое другое тело и встретится с твоим первым телом. И с этого момента ты сможешь утверждать: другое тело существует! Сможешь сказать: мое другое тело будет иметь счастье выжить только в этом третьем виде Вселенной. Но подумай, есть ли смысл в таком счастье? Во встрече с самим собой? Если это так, как оно и должно быть в такой системе, нам нет спасения. Куда деть свое другое тело так, чтобы не встретиться с ним? Если бы я нашла, куда бежать от самой себя, я бы уже давно это сделала! Это же можно сказать и про тебя!
— Боюсь, что нельзя. Если наши другие тела — это те инопланетяне, над существованием или несуществованием которых мы веками ломаем голову, если наши другие тела устремляются во Вселенную в поисках своего нового «настоящего» и капель воды, может случиться, что эта Вселенная, которая постоянно и со все возрастающей скоростью расширяется, унесет их так далеко от нас, что мы больше не сможем поддерживать взаимную связь даже с помощью мыслей, наша мысль уже никогда не успеет догнать их, и мы больше не сможем установить, имеем мы другое тело или нет, другими словами, есть ли во Вселенной инопланетяне, или их нет…
— Какая прелесть! — воскликнула «девочка». — Вот, оказывается, на что ты надеешься. У тебя движущей силой для бегства во Вселенную является страх встретиться с самим собой. Лучшего не придумаешь. Надеешься, что в другом теле тебе не придется встретиться со своим первым телом. А ты знаешь, что означала бы встреча твоего первого тела с твоим другим телом?
— Что? Интересно узнать твое мнение.
— Такую встречу в ваших священных книгах Иисус называет Страшным судом, а Будда реинкарнацией. Если исходить из этого, то я утверждаю, что ты бы хотел избежать встречи твоего другого тела с первым, не так ли? Или оттянуть эту встречу как можно дальше во времени. Правда? Ведь тебе было бы страшно. Вспомни! Разве не так? И сам Иисус с трудом справлялся с этим. Вспомни, как Он сказал Марии Магдалине: «Не прикасайся ко Мне, потому что Я еще не вернулся к Отцу Своему…» Он едва сумел обуздать два своих тела, оказавшихся в один момент вместе. Слабак!
— И что же, по-твоему, вытекает из этих рассказиков? — поинтересовался я, садясь на кровати.
— На твое счастье, ни одна из этих моделей не является настоящей. Они не соответствуют современному положению дел в космосе.
— А какая же настоящая? — спросил я, едва не проснувшись от того напряжения, с которым ждал ответа.
— Настоящая — четвертая, та, которая и не снилась твоей астрономии.
— И что там, в той настоящей?
— Этого я тебе не скажу. Мне эта настоящая вообще не интересна. Сам узнаешь.
— Когда?
— Как только умрешь, — поставила точку малышка Бафомет, снова шмыгнув одним из трех носиков, и направилась к двери. Она слегка прихрамывала. По мере ее удаления от меня смычок постепенно искривлялся и превратился в хвост, а скрипка в задницу. В дверях «дитя» обернулось и добавило:
— И имей в виду, это не я тебе снилась. Снился ты мне.
3. Глава для тех, кто не любит думать
— Не согласятся ли красавица и чудовище в ближайший вторник прийти ко мне на ужин? — спросил меня как-то в пятницу Теодор Илич Чешляр.
