…город Кремсмюнстер расположен на равнине, в долине речки Креме. Городок невелик, но в нем есть очень красивые дома. Неподалеку от города, в стороне, возвышается гора, а на ней большой монастырь дивной красоты. В нем живут монахи католической веры, именуемые бенедиктинцами. Старший над ними — прелат (что соответствует сану архимандрита). Город принадлежит монастырю. Не успели мы к нему подъехать на расстояние двух миль, как показался, а потом и приблизился к нам посланный прелатом форстмайстер (то есть главный лесничий). Он ведает всеми землями и лесами города и монастыря, а также охраняет зверей и птиц и надзирает за рыбной ловлей в прудах. Лесничий ехал впереди, а за ним ехали четыре разодетых охотника с ружьями…
Атиллия, пораженная, продолжала читать описание поездки в Кремсмюнстер в 1744 году. Все совпадало с ее впечатлениями и было изложено слово в слово точно так, как она написала отцу. И олени, и серны, и встреча с главным лесничим и его охотниками, и как привязали собак, и как люди главного лесничего отстрелили дичь и подарили ее гостям, и роскошный обед у прелата, и серебряная посуда, и мраморный стол с фонтаном в виде кита с золотой чешуей… И наконец, мелодии, исполняемые на органе. В конце этой части стояли следующие слова:
После обеда мы снова перешли в покои прелата, где был накрыт десерт и подан кофе.
Некоторое время Атиллия, не говоря ни слова, сидела с книгой в руках на сиденье, обитом бархатом под цвет ее волос. В книге все совпадало с тем, что только что случилось в ее жизни.
— Боже мой, где вы раздобыли эту прелесть? И кем вам приходится этот Пишчевич? Он ваш родственник? — оторопело спрашивала Атиллия своего спутника, возвращая ему книгу с некоторым испугом — ведь совпало даже число преподнесенных фазанов. — Я уже и не знаю, была ли я в гостях у прелата позавчера или сто лет тому назад. Вернулась ли я только что из Кремсмюнстера или вышла из этой книги.
— Прямо из книги, прекрасная барышня Атиллия, — отвечал поручик и, меняя тему разговора, спросил: — У вас, наверное, в Кремсмюнстере было много поклонников?
— О да, разумеется. Но дайте мне немного прийти в себя, вы меня просто огорошили… впрочем, в Кремсмюнстере меня особенно поразил один молодой господин. Некий Александр.
— Расскажите. Теперь ваша очередь меня удивлять. Но имейте в виду, барышня Атиллия. Меня трудно удивить… Итак, я весь внимание.
— Вы настаиваете?
— Я весь обратился в слух.
— И есть ради чего, — Атиллия расхохоталась, — чтоб мне провалиться на этом месте!.. Однажды утром Александр, красивый, чернявый и волосатый, уселся на мою постель, что вся в цветочках, и стал со мной говорить, пожирая меня глазами. Всю по частям. Особенно груди. И губы. Повалил меня и ушел. Я стала думать, а что, собственно, он от меня хотел?.. После обеда он опять пришел, стройный, чернявый, с мягкими волосами и крепким задом. Опять уселся на мою постель, всю в цветочках, говорит, говорит, словно вода журчит. И опять стал меня хватать за груди, овладел мной и снова ушел. Я так и не знаю, что ему было нужно, зачем он ко мне приходил?.. Утром опять приходит, красивый, плечи шириной с двустворчатую дверь. Опять присел на мою постель, что вся в цветочках. Всю меня обласкал, опять повалил и ушел. И так каждый день. Я и вправду не понимаю, что ему от меня было нужно. Что вы на это скажете, поручик?
Они оба расхохотались. Поручик обнял Атиллию и сказал:
— Я знаю, что ему было нужно. Он хотел к вам посвататься, дорогая барышня Атиллия.
С этими словами поручик посадил Атиллию к себе на колени и стал ласкать ее груди. Атиллия в экстазе шептала ему на ухо:
— Поспеши! Догоняй меня, а то я скоро кончу.
После сладостных объятий, блаженно предаваясь покачиванию коляски, барышня Атиллия подумала: «Лучшего Александра, чем этот Александр, мне не найти».
Она не могла видеть, что на обнимавшей ее руке жениха под перчаткой был серебряный наперсток вместо указательного пальца.
(Если вы не прочитали главу «Спальня», обратитесь к ней. Если прочитали, то для вас история на этом заканчивается.)
Спальня
Пес всегда улучал момент, когда Атиллия не поливала музыкой свои цветы, чтобы погрызть ножку рояля. Так случилось и этим утром. Атиллия не играла. Она плакала и писала на крышке рояля письмо. Собака время от времени прерывала свое неторопливое занятие, чтобы взглянуть на расстроенную хозяйку.
Дорогой и уважаемый мастер Йован, как вам известно, мой отец прогнал Дамаскина и его работников, не расплатившись с ними. Говорит, что не желает оплачивать недостроенный дом. Как будто они в этом виноваты. Вам он тоже не хочет платить, потому что, как он сказал, самшит перестал расти.
Меня мучают угрызения совести, потому что во всем виноват мой отец. Кто знает, как и в чем он согрешил. Поэтому я посылаю вам сумму, которая покроет ваши расходы, а также деньги для Дамаскина и его работников, чтобы возместить их труды по постройке дворца. Вы один сможете их разыскать на других постройках и отдать им деньги, а тем самым возместить долг моего отца. Ни я, ни мой кучер не могли их найти. Если там есть что лишнее, употребите эти средства на построение церкви для тех, у кого растет самшитовый храм.
Мне очень жаль, что вся эта история с моим задуманным венчанием кончилась так бесславно. Зато можно по вечерам смотреть на звездное небо, над которым во вселенной простирается огромная, всеохватывающая мысль…
Передав деньги и письмо, Атиллия начала выводить на прогулку отцовских борзых, чтобы они могли поточить свои когти. Была весна. Сад, уже давно засаженный по особому плану, испускал по утрам ароматы. Другие специально подобранные цветы и растения создавали ощущение свежести в полуденную жару, а ночные цветы откликались волнами своих запахов на лунный свет.
Атиллия проливала слезы в урны, некогда поставленные вдоль дорожек злосчастным Шуваковичем, время тянулось, проходили месяцы. Атиллия решила отпустить длинные волосы. Она дождалась молодого месяца, отрезала кончики волос и спрятала их под камень, чтобы птицы не утащили их в свои гнезда.
Она сидела и ждала, пока вырастут волосы, чувствуя себя очень одинокой. Ее жених Александр был в далеком походе, зодчие Дамаскин и Йован куда-то исчезли, отца она не понимала и бранила его, когда он начинал походить на ее умершую мать, а он бывал похож на свою покойницу Марию в особенности по воскресеньям и по праздничным дням…
В одно прекрасное утро появился встревоженный Ягода с весьма важным известием: «Самшит опять начал расти!»
Это оказалось правдой. Зеленый храм зодчего Йована стал подниматься к небу медленно, но верно. Значит, каменный храм над Тисой тоже растет, заключил Николич и помчался вместе с дочерью в свое поместье, на Аду.
Но там его ожидало разочарование. Начатая, но незаконченная постройка была более чем в плачевном состоянии. Камень был растащен до фундамента, который весь зарос кустарником, диким
