Пушкин — это такое явление, которое мы сможем разгадать лет через двести. Вот двести лет прошло. И всё тайное становится явным. Пушкин был величайшим учёным. Но — как теперь говорят — шифровался. Иначе бы его убили.
— А его и убили, — вздохнула Лиза.
— Ох, ну, да, — поправилась Наталья Николаевна, — просто его убили бы гораздо раньше, не дав закончить эту работу. Вот посмотрите.
Гончарова осторожно высвободила тетрадь из рук лидера ЛДПР и перевернула несколько страниц.
— Видите эти графики?
— Он и чертить умел? — удивился Жареноскин.
— Он много чего умел, — усмехнулась Гончарова, — Он разгадал истинный ход времени, его цикличность. Пушкин знал Закон Времени. Для него была очевидна взаимовложенность: прошлое, будущее и настоящее для него были равно открыты. И всё, что предвидел, он в форме образов выводил в своих произведениях. Можно сказать, расширил сферу Эзопова языка. Во всех поэмах существует второй смысловой ряд. К примеру, «Медный всадник». При Пушкине Петербург Петроградом не был. А у него — Петроград. Он рассчитал годы активности народных масс, предсказал революцию. Наводнение у него в «медном всаднике» — это как революция 1917 года. «Народ зрит Божий суд». Александр Сергеевич вычислил иерархию планетарных циклов и её влияние на био, техно и психосферы. Тело человека — это биомашина. Оно отзывается на колебания, на ритмы Вселенной. Космическая усталость сменяется космической активностью. Тот правитель, который знает это, никогда не будет планировать великие дела во времена космической усталости. Пушкин все эти циклы рассчитал для России и вывел математическими формулами…
— Ещё одна сенсация! — вскричал Жареноскин, — у меня голова уже пухнет! Хорошо, что я теперь коротко стригусь, а то бы мои кудри встали дыбом. А, кстати, у меня ведь тоже кудри. Может, и я — родственник Пушкина? Надо подумать над этим. Ну, ладно, пусть Пушкин ещё и учёный. А Мона Лиза тут при чём? Что он там разгадал?
— Леонардо был тоже учёный, — сказала Лиза, — он был и архитектором, и инженером.
— Ну, да, я знаю. Изобретал летательные аппараты.
— Да он много чего изобрёл, — снова вступила в разговор Наталья Николаевна.
— И что?
— А то, что он решил изобразить на полотне тип человека будущего. В этом и кроется загадка Моны Лизы. Он потому и сделал такой её улыбку. Она как будто говорит нам: «Ну, что, поняли, наконец?»
— Что поняли-то? — недоумевал Жареноскин.
— То, что она на самом деле — наша современница. А для эпохи Возрождения она являлась человеком из будущего. Пришелицей. Леонардо да Винчи выискивал типы людей и с математической точностью высчитывал черты лица, которые пройдут через века и трансформируются определённым образом. А этот тип — тип Моны Лизы дель Джокондо — оставил отпечаток на лицах людей-мыслителей, людей, чей ум решает глобальные проблемы планетарного масштаба. И, притом, этот тип появился недавно! На лицах людей этого типа отразилась та информация, которая стала доступна человечеству относительно недавно. Я имею в виду информацию в самом широком смысле слова. То, что Путин, к примеру, получил от занятий дзюдо — это ведь тоже информация. Восточная философия. И этот принцип — поддаться, чтобы победить. А телесные ощущения — разве это не информация? Когда человек получает власть над своим телом, учится грамотно им управлять. И побеждать! Но ещё более значимо управление собственным сознанием.
— Постойте, — возразил Сергей, — вы только что сказали, что этот тип лица появился недавно.
— Ну да, — кивнула Гончарова, — и вы с Иваном также его носители. Вы изучаете физику, Иван историю. И, быть может, заложенный Свыше нравственный закон внутри вас вступил во взаимодействие с определённого рода знаниями, которые стали доступны человечеству на этом этапе развития.
— А Пушкин? В его времена подобных знаний не было.
— Пророки — это люди будущего. Они его провидели. Считывали информацию. И знали больше, чем знают самые великие умы нашего времени. Честное слово, — усмехнулась Гончарова, переводя взгляд с Ивана на Сергея и обратно, — если бы не было этой схожести между вами, её бы надо было выдумать. Для наглядности, — добавила она, — потому что наступает «час икс».
— Это опять про конец света что ли? — вскинулся Жареноскин.
— Ни в коем случае и никогда. Час икс — торжество правды на земле. Когда всплывает на поверхность то, что скрыто. Когда тайное становится явным. Когда становится понятно, кто есть кто и лгать бессмысленно, а настоящий облик проступает и являет нам суть.
Пока остальные спорили, Харламыч ёрзал на диване и нарочито громко зевал. Наконец он не выдержал.
— Ну что вас заклинило на этой теме? — заскулил он, — давайте ближе к делу. У нас есть карта. И у нас есть вертолёт. Садимся на него — и вперёд, на Валдайскую возвышенность, за Мёртвой и Живой водичкой. Поймите — если вам деньги не нужны, то всё равно и для вас выгода прямая. Вы же сможете выйти на связь с америкосами — Волкович это вам устроит — и предложить им эту воду в обмен на спящего Мессию! Они пойдут на это, будьте уверены! Кому не хочется жить вечно и вечно оставаться молодым?!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Они летели над лесами и болотами, освещёнными ярким весенним солнцем. Лиза прильнула к круглому окошечку, разглядывая, что там, внизу. Гончарова уткнулась в знаменитую тетрадь в телячьем переплёте. Владимир Вольфович, прикрыв глаза, не то дремал, не то о чём-то размышлял. Вид его был серьёзен и важен. Харламыч следил, чтобы стоявшие у его ног пустые канистры не падали. Он их стащил в сенях деревенского домика, не взирая на возмущение Гончаровой. Надо же было иметь какие-то ёмкости для Живой и Мёртвой воды.
— Куда вам столько?! — кричала на него Гончарова, — вы же капли другим не нальёте!
— Налить не налью, а продать продам, — отвечал Харламыч, весьма довольный тем, что убедил всех в своей правоте.
Он и сейчас был преисполнен сознания собственной значимости.
Сергей посмотрел на него и отвернулся. И тут же встретился глазами с сидящим напротив Иваном.
— Кто ты? — задал он мысленный вопрос.
— Я — это ты. А ты — это я, — ответил сам себе Сергей, посчитав, что именно это прочёл в глазах Ивана.
Он прикрыл глаза и углубился в размышления. Они летят за Мёртвой и Живой водой! Ну не фантастика ли? А весь вчерашний день и сегодняшнее утро — это что? А вся его жизнь, если вдуматься, разве не фантастика? А жизнь других людей? Недаром говорят, что реальность порой куда фантастичнее придуманных кем-то историй. Человек опоздал на рейс, а самолёт этот разбился и все, кто на него успел, погибли.
Эти совсем не случайные случайности…. Взять хотя бы их встречу с Лизой. Что-то же потянуло его тогда в филармонию. И он почувствовал её боль, как свою. И ему захотелось укрыть её и уберечь от всех несчастий. Он вспомнил эту боль. Как это было страшно! На секунду весь мир почернел от непостижимой потери. Он сначала подумал, что таково воздействие адажио. Но нет, музыка только усиливала ощущение чудовищной катастрофы. Когда он понял, что любит Елизавету? Впрочем, какая разница. Полюбил-то он сразу. Только не сразу осознал. А потом он чуть было не погубил свою любовь, чуть не убил её. Странное это чувство — любовь. Стендаль ей посвятил целую повесть, провёл настоящее исследование. Но мы и по сей день не в силах осознать, что же это такое. «Стоп!» — сказал он себе. Что-то невероятно важное мелькнуло в его сознании. Он привык фиксировать каждую новую и важную для него мысль. Вот и теперь он замер и приготовился, что называется, ухватить её за хвост. Что его озарило, осенило? Или всплыло из
