Карл вскинул на епископа глаза, и сквозь привычную сонную дурь де Шартр увидел довольный блеск, дофин взглядом благодарил его.
Интересы троих сошлись, Париж был не нужен ни одному из них, а потому решено наступать на Реймс!
Приняв решение, Карл, как всегда, засомневался снова. Но причина этих сомнений была гораздо глубже, чем думал епископ. Дофин снова был во власти опасений: стоит ли короноваться вообще, тем более из рук этой чокнутой. Карл вспоминал ее счастливое лицо, когда обещала скоро короновать в Реймсе, чтобы он потом мог сам освободить остальную Францию от годонов. Дофин был рад ее военным успехам и готов короноваться, но освобождать… Как она себе это представляет? Король должен ехать, как она, во главе походной колонны или вообще бежать в атаку со знаменем, рискуя быть убитым шальным снарядом или взятым в плен?! Да и просто разъезжать по полевым лагерям Карл не собирался. Легко сказать «освободить»! Прошли те времена, когда короли сами себе добывали победы в бою, теперь для этого есть маршалы, капитаны, простые воины. Но, кажется, этого Дева не понимала, она горела желанием видеть во главе войска самого будущего короля!
После долгих раздумий Карл сам себе признался, что вот этого боится больше всего. Она может спать в палатках, целыми днями не снимать латы, терпеть неудобства, боль, быть раненной и того же требует от остальных. Главная цель – освобождение милой Франции, ради нее можно вынести все! Если ей хочется, пусть выносит, но почему он тоже должен гореть жаждой победы и равняться на посланницу Господа? Нет, дофин был готов скорее отказаться от короны и помощи Девы, чем следовать за ней по пути жертвования чем-то ради победы. Конечно, будет благодарен, если коронуют, но жертвовать собой не собирался!
Сам того не подозревая, Карл додумался до главного противоречия между собой и Жанной. Оно было не в рождении его в королевском замке, а ее в деревенском доме, не в том, что она впервые надела приличное платье совсем недавно, а он всегда в шелке и бархате, не в богатстве и знатности, а в том, что Дева готова пожертвовать даже собой ради большой цели – спасения Франции, а дофин не желал поступиться ничем. И с каждым днем, с каждым ранением или победой Жанны эта пропасть становилась все глубже.
Она служила делу, а он придумывал, как такого служения избежать. Она готова отдать жизнь тому, ради чего пришла когда-то в Шинон, но он-то не готов! Она не стала задумываться над выбором – спокойная жизнь дома в Домреми или тяжелая и опасная в военном походе, он не желал выбирать и, если бы пришлось, лучше отказался бы от трона, чем в тот же поход отправился. Она сгорала ради милой Франции, он не слишком желал гореть даже ради себя самого, вот еще, для жертв есть другие, дело короля (или будущего короля) благосклонно принимать эти жертвы. И Карл делал бы это, но девчонка недвусмысленно намекала, что стоит короноваться и жертвы придется приносить самому.
Дофин выбирал не направление похода и его последовательность, а делал выбор между относительно спокойной жизнью и необходимостью после коронации что-то делать под давлением этой беспокойной девчонки. Нет, жизнь святого была ему явно не симпатична, силой духа святых можно восхищаться… издали… Даже само присутствие рядом этой чокнутой становилось укором всем остальным, а уж если она заставит еще и что-то предпринимать… Кто знает, куда заведут ее благие намерения! Тратить собственную жизнь на служение освобождению Франции Карл вовсе не собирался, пусть уж как-нибудь сама… И если бы был уверен, что девчонка, короновав, оставит его в покое, сопротивление ее воле было бы куда меньше. Но как раз этого Дева делать не собиралась, она свято верила, что, став королем, Карл и сам бросится на врага, как лев.
Жанна не задумывалась, достоин ли дофин столь серьезных жертв, она просто выполняла волю Голосов, во всем полагаясь на них. Если Господь называет дофина Карла единственным достойным королем Франции, значит, тому и быть, а ее задача устранить все преграды. Даже не возникало мысли о том, что сделать Карла королем можно бы и без ее помощи. «Солдаты будут воевать, а Господь им поможет». Эти слова она произносила не раз, твердо уверенная, что Господь помогает только тем, кто делает. Почему при этом ни разу не задумалась о помощи Господа бездельничавшему Карлу?
Неизвестно, сколько бы еще сомневался дофин, но теперь на него наседал уже епископ, де Шартру надоело ждать, когда же можно будет запустить руку в казну Реймса. Поход на Реймс стал делом решенным. Вопреки советам Жиля де Ре Жанна согласилась и, конечно, активно его готовила.
Сбор был объявлен в Жьене. Оказалось достаточно бросить клич, и в город начали стекаться добровольцы. Французы, как и их Дева, горели желанием довести дело до конца, вернее, короновать своего короля и с ним во главе изгнать захватчиков. С первым Карл был согласен, со вторым категорически нет. Но выбирать не приходилось, годоны еще никуда не ушли, и Филипп Бургундский пока колебался, не решаясь перейти на сторону сильного, а таким сильным теперь с помощью девчонки становился Карл.
Поход возглавил… де Тремуйль! Услышав о таком решении дофина, барон де Ре потерял речь. Его кузен, толстый де Тремуйль, который и на коня садится только с подставки, и вдруг во главе похода?! Что творится во Французском королевстве?! Жиль ничуть не обольщался надеждой, что кузен изменился, скорее, хитрый Тремуйль обнаружил какую-то выгоду для себя. Интересно, в чем она и как бы эта выгода не помешала настоящему делу. Решив пристально следить за жадным толстяком, барон теперь держался чуть ближе к Жанне, от королевского двора всего можно ожидать, там подлость одно из главных качеств. Но пока все шло гладко.
Наконец в конце июня выступили. Теперь Жанна уже не ехала в полном облачении, в латах было бы неимоверно жарко, но знамя на длинном древке держала высоко. Этот белый треугольный стяг с вышитыми святыми и голубками должно быть видно всем. Ей казалось, что в родной Шампани никакого сопротивления оказано быть просто не может, девушка помнила настроения в Домреми и Вокулёре и считала, что так будет везде. Но одно дело настроения простых горожан, и совсем другое отцов городов и засевших за крепостными стенами гарнизонов. Если в деревнях по пути люди выносили солдатам последние куски хлеба и сами вливались в войско, то города вели себя иначе.
Оксерер, верный Филиппу Бургундскому, отказался открывать ворота. Жанна предложила штурм, но тут Тремуйль вспомнил о предложении епископа договариваться. Хороший куш в виде десяти тысяч экю золотом вполне примирил обе стороны, войско прошло стороной, а город продолжил жить своей жизнью. Из него ушло немало простых горожан под знамена Девы. Да пусть, главное, закрома богатых остались нетронутыми.
Жиль, узнав о договоре между горожанами и Тремуйлем и поняв интерес кузена, хохотал до слез. Теперь он не сомневался, что господин Тремуйль доведет войско до самого Реймса, а сражений по пути будет не слишком много. Что ж, в мире от всего может быть польза, даже от жадности королевского шамбеллана. Жанна, как ни странно, тоже не против, ей вовсе не хотелось класть жизни солдат при штурме, снова видеть кровь и смерть.
– Вот видите, барон, я всегда говорила, что с любым противником можно договориться, а вы не верили!
И снова Жиль хохотал до слез, теперь уже над Девой:
– Жанна, договориться можно, да только пока ты просто убеждала уйти и требовала сложить оружие, тебя не слушали, а вот Тремуйль объяснил, что если войдет в город, то его разграбит, и горожане поняли, что от него лучше откупиться, а не воевать против. Ты же не предлагала годонам денег? И они не теряли своих в случае твоей победы. Могли поплатиться жизнями или свободой, но кто из воинов об этом думает, идя на войну? Понимаешь разницу между тобой и Тремуйлем? Ты воюешь ради высшего, а он ради набивания своих карманов. Думаю, это епископ придумал поставить моего кузена во главе армии и премного ему за то благодарен.
Жанна мотала головой, отказываясь верить, что кто-то может быть озабочен обогащением, когда остальные воюют за свободу милой Франции. Жиль смотрел на нее, тоже качая головой, девочка действительно святая.
Весь поход едва не сорвался под Труа. Одно название города приводило Карла в мрачное настроение, а уж его крепостные стены и сообщение, что город готов к длительной осаде, потому что загодя сделал большие запасы продовольствия и оружия, повергли дофина едва не в слезы. Однажды этот город уже стал для него проклятием, неужели станет камнем преткновения и теперь? К крепостным стенам подошли в начале июля, отправили каждый свое письмо с требованием открыть ворота и признать власть Карла, но получили недвусмысленную фигу в ответ. Это не Оксерер, здесь не боялись штурма, а потому и разорения, прекрасно зная, что армия Карла не слишком богата продовольствием и долго осаждать не сможет. Ничего,
