признания предыдущей коронации недействительной, а для этого Деву, из рук которой получил свою корону Карл, признать ведьмой.
Жанну поместили в подвале Буврейского замка. Теперь ее выпустили из клетки, сняли цепи с шеи, но оставили на руках и ногах. Девушку стерегли пять солдат, трое днем и ночью находились в самой камере и двое снаружи. И это не считая массы охраны в коридорах и вокруг самого замка. Жанна попробовала пошутить:
– Если меня так боятся, как ведьму, то к чему вся охрана, я же смогу улететь даже из кандалов. А если заковали, значит, я не ведьма.
Но ее шутку никто не понял, солдаты были не бургундцами, а англичанами и по-французски не говорили и не желали понимать. В подвале Буврейского замка девушке пришлось хлебнуть страданий и унижений сполна. Она уже давно была окружена мужчинами, но соратники бережно относились к самой Деве, понимая, что она иная, а здесь враги, на виду у которых приходилось даже ходить в туалет. Кандалы на руках, поэтому любое движение давалось с трудом, цепь на поясе позволяла двигаться всего на пять шагов, но после железной клетки и она казалась облегчением.
Но самой страшной была неизвестность. Где же ты, любимая Франция?! Почему не приходишь на помощь своей дочери, которая не жалела ни сил, ни крови для твоей защиты. Сколько раз Жанна подумала о том, что лучше было бы погибнуть в бою? Сколько раз пожалела, что не разбилась насмерть, выпрыгнув из окна Боревуарского замка? Но только подумав об этом, девушка принималась молиться, прося прощения за слабость, если ей суждено выдержать испытание еще и железными оковами, она выдержит.
Солдаты очень боялись, когда она опускалась на колени и молитвенно складывала руки, казалось, что сейчас эта ведьма вызовет своего страшного покровителя! Это французы верили, что она Дева, посланная Господом, английские солдаты точно знали, что это ведьма. Иначе как объяснить победы французов и бегство прославленных английских военачальников? В армии ходили самые страшные слухи о том, как от одного голоса этой ведьмы сгорали мосты, как на Турели, и теряли способность двигаться доблестные английские солдаты.
– Где он?! – Голос старого барона де Краона загремел в замке, он вернулся из поездки по своим владениям и требовал внука, с возмущением узнав, что барон де Ре… запил!
– Не смей осквернять своим присутствием библиотеку! Здесь хранятся мысли умных, а не пьяная дурь!
Жиль с трудом оторвал голову от стола, он действительно был пьян, и уже не первый день.
– А… барон де Краон… мы опоздали! Проклятые годоны не пожалели никаких денег, чтобы выкупить Деву у Филиппа Бургундского! – Молодой барон развел руками и попытался рассмеяться, но из этого ничего не вышло, лицо перекосила гримаса боли.
Дед смотрел на внука с легким презрением:
– Ты считаешь, что напиваться изо дня в день, забыв о своей супруге, – это выход?
– Я… не забыл… о Катрин…
– Сомневаюсь в этом. Ночуешь в библиотеке, пьешь…
– Филипп предал… Карл предал… епископ предал… я предал… Кому верить?! Понимаешь, мы все предали Деву! Ту, что нам Господь прислал в помощь! Как когда-то Христа предали и распяли!
– А ну прекрати ныть! Ты же де Ре!
– А что де Ре может, если Дева уже у годонов в Руане?
– Где деньги?!
Жиль презрительно скривился:
– Боитесь, барон, что я их потрачу? Не-ет… вон деньги, лежат себе… Кому они теперь нужны?
– Тебе! – неожиданно взревел Жан де Краон.
С Жиля даже хмель почти слетел.
– Если ты де Ре, то бери их и нанимай отряд! Два, три, армию! Штурмуй этот чертов Руан, чтобы вызволить Деву! Вот что надо делать, а не пить которые сутки!
Внук вскочил, с трудом пытаясь проглотить вставший в горле ком и отряхиваясь:
– Вы думаете…
– Я знаю!
Немного погодя к Катрин, с тоской глядящей вслед ускакавшему мужу, подошел старый барон. Немного постоял, помолчал, потом вздохнул:
– Не суди его строго, Катрин. Это не любовь к женщине, это большее. Он действительно жил рядом с посланницей Господа, а такое на всю жизнь.
– Как же мне быть, ведь я беременна?
Барон скупо улыбнулся:
– Вот и ладно, вот и замечательно. Столько лет никого не было, а теперь будет сынок. А ты ему расскажешь, что его отец сражался с Девой плечом к плечу и даже пытался выручить ее из плена проклятых годонов.
Катрин ахнула:
– Вы думаете, он не вернется?!
– Господь с тобой, девочка. Вернется. Просто если он выручит Деву, то придется удирать с ней далеко, во Франции ему покоя не дадут. – Вдруг Жан де Краон невесело усмехнулся: – Да и если не выручит, тоже. Теперь Жиль вне королевской милости, добром это не кончится.
– За что мне такое? – заплакала Катрин.
– Ты его хоть день любила?
– Да, очень, и сейчас люблю.
– Значит, все поймешь и простишь.
КОСТЕР
Целых два месяца перед началом допросов Жанну выматывали грубейшим обращением круглые сутки, не давали спать, то и дело дергали, словно намереваясь вести на костер, морили голодом и жаждой. И ежедневно твердили, что англичане и бургундцы одерживают все новые и новые победы над арманьяками, а сама Дева проклята с амвонов всех церквей за самоуправство. Казалось, все было сделано, чтобы в феврале перед судьями предстала изможденная, морально сломленная девушка, получить признание в ереси от которой не составит труда.
И вот перед 43 учеными-богословами и 125 наблюдателями предстала та, что называла себя Девой. Если честно, то большинство испытало потрясение. Тоненькая фигурка, одетая в потрепанное мужское платье, волосы пострижены в кружок и, хотя уже отросли, все равно ничуть не напоминают женскую прическу. На бледном лице ставшие огромными от худобы черные глаза. И эту пигалицу боятся до дрожи в коленках англичане?!
Но стоило девушке произнести первые слова, как многие почувствовали желание полезть на затылки руками. Н-да… эта пигалица не так проста…
Она категорически отказалась говорить что-то, не касающееся ее лично. Это крайне не понравилось даже тем судьям, что были настроены к ней милостиво. Надо же, какая гордячка! Она будет выбирать, о чем говорить, а о чем нет!
Епископ Кошон, возглавивший суд, укорил ее попытками к бегству и пригрозил отлучением от Церкви в случае еще одной. Это все слышали и зафиксировали секретари суда. Теперь даже в случае ее освобождения кем-то из французов Дева оказывалась отлученной от Церкви. Жанна не обратила внимания на такую угрозу, зато довольно дерзко пожала плечами:
– Я не отрицаю, что хочу бежать, такое желание позволительно любому узнику. И вы бы желали, окажись на моем месте.
Зал взорвался возмущенными криками. Как смеет эта еретичка только вообразить, что кто-то из добропорядочных граждан и примерных католиков может оказаться на ее месте?! Если честно, то многим стало страшно, ведь девушка говорила правду, любой узник желает бежать, но лишь одна мысль о возможности поменяться с ней местами приводила сидевших в трепет. Благостного настроения по отношению к пигалице как не бывало.
С того дня начались новые мучения. Правда, Кошон учел первый опыт и постарался, чтобы дальнейшие заседания редко были массовыми, допрашивали Жанну узким кругом, зато почти непрерывно. Потом
