ради красного словца Цицерон иногда готов попросту заболтать хорошее решение! На словах гений ратовал за идеалы Республики и якобы изза них противился возвеличиванию Цезаря. Но диктатор знал, что стоит сурово сдвинуть брови, и Цицерон начнет произносить нужные ему слова. Пользоваться этим не хотелось, напротив, очень хотелось, чтобы и сам Марк Туллий понял правильность поступков диктатора и неизбежность сильной власти.
Постепенно ожидание приступа стало привычным, он научился не бояться, рядом всегда находился раб, знающий, что делать в таком случае.
К Цезарю постепенно возвращались его привычная доброжелательность и мягкость. Жестокий в бою и к врагам, в остальное время он славился именно доброжелательностью и пониманием. Усилием воли он приказал себе не думать о возможном приступе и отправился на Яникул.
Конечно, они уже не проводили ночь за ночью в страстных объятиях, но Цезарь, казалось, ожил, проснулся от тяжелого сна. Болезнь болезнью, а жизнь продолжалась. И какая жизнь!
Закончилась самая длинная в истории Рима осень, удлиненная изза добавленных Цезарем двух месяцев. Пришла зима, а с ней и его пятьдесят шестой день рождения. Рим праздновал бурно. Не отстали и сенаторы. Словно соревнуясь друг с дружкой, они наперебой предлагали Цезарю все новые и новые привилегии. Оставалось одно – признать его царем.
Цезарь одевался, как цари Альба Лонга – в багряную тогу и красные сапоги, с золотым венком на голове, словно подчеркивая свою божественность. За пять дней до февральских нон во время въезда в Рим во главе овации – усеченного триумфа – ктото из толпы приветствовал Цезаря как царя. Царь полатински Rex, но таково же было и семейное имя Гая Юлия. Не услышав поддержки остальных, Цезарь сумел перевести все в шутку, крикнув в ответ:
– Ты ошибся, я не царь, я Цезарь!
И все поняли, что Цезарь звучит куда более представительно. Кто же тогда мог знать, что совсем скоро его имя станет нарицательным, действительно обозначая человека, облеченного наивысшей властью!
На статую Цезаря на форуме надели золотую царскую корону, и хотя пробыла она там недолго, сняли народные трибуны, все показывало, что до получения диктатором именно царской власти осталось немного. Все остальное у него уже было.
В иды февраля на празднике лупекарий, где главным жрецом по положению оказался Марк Антоний, тот сделал уж совсем явный жест – преподнес Цезарю золотую корону, предлагая стать царем. Позже говорили, что именно тогда Марк подписал ему смертный приговор. Но Антоний явно не хотел ничего плохого. После такого предложения в толпе наступила тишина. Неужели республиканец Цезарь, ставший пожизненным диктатором, возьмет корону и назовет себя монархом?!
Цезарь встал, оглядывая притихших людей. Они не понимают, что вся власть у него уже есть и эта корона только внешний атрибут? Глупцы! Впервые Цезарь почувствовал к толпе презрение. Он жестом отодвинул корону:
– Я диктатор, этого достаточно.
Но Марк Антоний повторил свое предложение. И снова Цезарь отказался. Толпа взревела, устроив ему длительную овацию. Плебс Рима поверил, что диктатору не нужны царские регалии!
А по Риму пополз слух, что только римский царь сможет разгромить парфян. И хотя в сенате были уверены, что слухи распускают шпионы Цезаря, сами же сенаторы и наделяли Цезаря всеми возможными полномочиями и регалиями. Оставалась только золотая корона. Цезарь ждал…
Теперь, приходя на Яникул к любовнице, он часто желчно посмеивался, пересказывая старания сенаторов.
Но сам он не мог долго сидеть в Риме. И хотя в этот раз както не слишком стремился уйти в поход, к нему все же серьезно готовился. Так боевая лошадь, давно застоявшаяся в сытой конюшне, услышав звуки трубы, забывает обо всем. Казалось, стоит выйти на даков, как вернутся молодость, сила, отступит болезнь и придет второе дыхание.
До похода оставалось всего семь дней… Клеопатра понимала, что это означает и ее собственный отъезд, нелепо сидеть в Риме, когда Цезаря в нем нет. Корабли в Остии готовили к отплытию в Египет… Но сейчас, считая дни, она торопила события, потому что знала – в Риме заговор против Цезаря. Казалось, этого не видит только он сам. Цезарь отмахивался от всех предупреждений:
– Меня убивать невыгодно, моя жизнь сейчас нужнее Риму, чем мне самому.
Сенат даровал диктатору право быть похороненным не за пределами Города, а в самом Риме! Такого удостаивались только народные герои.
Цезарь смеялся:
– Вот теперь можно и умирать! Чего еще желать римлянину, как не быть похороненным в Городе? Чего же мне бояться?
Клеопатра ударила его кулачком в грудь:
– Несносный! А как без тебя я? Цезарион?
Цезарь стал серьезен:
– Клеопатра, я тебя люблю. Очень. И Цезариона люблю. Но я стар и болен, тебе нужно устраивать свою жизнь.
Любовница, как и ожидалось, взвилась:
– Как ты смеешь?! Тебе не удастся прогнать нас!
Цезарь покачал головой:
– Тебе двадцать четыре, мне пятьдесят шесть. Ты молода и красива, я стар и болен.
– Тебе ли, находящемуся на вершине власти в Риме, так говорить?
– Одна часть римлян меня обожествляет, другая ненавидит, третья только терпит. Каких больше? Не ты ли мне все уши прожужжала о заговоре? Я готов.
– К чему готов?
– Моя жизнь сейчас дорога не столько мне, сколько Риму. Если со мной чтото случится, государство еще долго не будет знать покоя, ввергнувшись в новую гражданскую войну. Это понимают все, но если Рим не желает видеть меня диктатором, то пусть снова воюет сам с собой.
– А как же покорение остального мира?
Цезарь помолчал, потом с легкой горечью спросил:
– Ты веришь в это? Нужно ли это Риму? Он погряз в разврате и развлечениях. Плебс не желает ничего, кроме хлеба и зрелищ, римляне отвыкли работать даже головой. Что я буду делать с завоеванными странами, кроме как соберу с них дань? Даже люди в моих новых поселениях ждут того же – подачек и развлечений. Римляне сами не понимают, что время Республики прошло. Но, хотя у Рима впереди расцвет, я вряд ли ему буду нужен. Ты должна подумать о себе и сыне…
Клеопатра слушала с отрешенным видом, Цезарь даже не был уверен, что она его слышит. И вдруг царица тихо произнесла:
– Снова пророс овес…
– Что?! – опешил любовник.
– Когдато ты спрашивал, как египетские женщины узнают, кто родится – сын или дочь. У меня снова пророс овес.
– Ты хочешь сказать, что беременна от меня?
Клеопатра вскочила на ноги.
– Надеюсь, ты не думаешь, что от Птолемея или вон… от… Цицерона?!
– Клео…
Ее синие глаза были полны слез, а голос от горечи даже зазвенел:
– Просто мы не нужны тебе, Цезарь, ни я, ни Цезарион, ни он, – Клеопатра приложила руку к животу. – У тебя есть одна большая любовь на всю жизнь – Рим. Все остальные только мимолетные увлечения. Ради власти над Городом ты можешь пожертвовать всем!
Она жестом остановила попробовавшего возражать Цезаря.
– Я мешаю тебе. Тебе не простят связи с египтянкой и рождения двоих сыновей. Через несколько дней ты уйдешь в новый поход, и мне незачем оставаться здесь. В Остии уже готовят корабли к отплытию.
Перед Цезарем снова стояла царица, и ее тон не терпел возражения! Если честно, то в глубине души он был даже благодарен Клеопатре за то, что приняла решение за них обоих. И все же он не мог не
