Официально было объявлено, что Григорий Распутин брошен в воду еще живым, хотя при вскрытии воды ни в легких, ни в бронхах не обнаружено, то есть «живой» Распутин почему-то не дышал. Зачем придумывать? Чтобы лишний раз подчеркнуть необычные способности Старца, мол, его ни яд, ни пули не взяли...
Но для нас не это важно, как умер, так умер.
Императора в Петербурге не было, императрица распоряжалась сама, она приказала арестовать всех, кто был вместе с Распутиным в предыдущий вечер, резонно полагая, что это их рук дело. Вообще-то Александра Федоровна не имела права отдавать приказ об аресте боевого офицера, каким являлся великий князь Дмитрий, но когда это императрица обращала внимание на такие мелочи, она вполне чувствовала себя хозяйкой, вернее, барынькой в своем владении, называемом Россией. Хозяйкой она не была, потому что хозяева хоть как-то заботятся о своих подопечных.
Ни Юсупов, ни Дмитрий Павлович, ни Пуришкевич не скрывались, напротив, они чувствовали себя героями. Зачем они это сделали? Не только ради устранения самодура, но чтобы посредством удаления со сцены Старца отодвинуть наконец немку-императрицу, вмешательство которой в дела перешло все мыслимые границы. Надеялись, что истеричная Александра Федоровна хотя бы на время отойдет от дел и на императора можно будет влиять в пользу России, а не настроения императрицы.
Не получилось, истерики истериками, а власть Александра Федоровна выпускать не собиралась, она готова лично казнить убийц ее обожаемого Друга. Однако общественное мнение было настолько на стороне убийц, что сделать это оказалось невозможно. Император принял разумное решение (одно из очень немногих таковых): Феликс Юсупов посажен в имении под домашний арест, великий князь Дмитрий Павлович, как действующий офицер, отправлен на Персидский фронт. На большее Николай II просто не рискнул, потому что Дмитрию Павловичу даже устроили овацию в театре, как человеку, свершившему то, о чем Россия давно мечтала. Не слишком красиво, но Петербург почти праздновал убийство Распутина! И на фронт Дмитрия провожали как национального героя.
Сам он чувствовал себя, видимо, отвратительно, потому что результат достигнут не был, мечтали устранить от дел хотя бы на время императрицу и повлиять на императора, но Александра Федоровна оказалась живучей, а царь рассердился и беседовать не желал вообще.
Но ссылкой на фронт Николай II, желая наказать двоюродного брата, невольно спас ему жизнь: не окажись тот за границей, едва ли спасся бы. После Февральской революции 1917 года Временное правительство приглашало великого князя Дмитрия Павловича вернуться, поскольку в России его помнили как боевого офицера, не прятавшегося за спины солдат, но главное – как убийцу ненавистного Распутина! Но Дмитрий предпочел перебраться в Тегеран, свой дворец у Аничкова моста продать, а деньги перевести за границу.
Через два года он был уже в Лондоне. Стать лидером Дмитрию Павловичу предлагала и эмигрантская среда, но великий князь поспешил порвать с политикой окончательно. О своем участии в убийстве Григория Распутина предпочитал не вспоминать никогда и нигде, а его сообщники старательно убеждали всех, что великий князь был всего лишь свидетелем, зрителем.
К моменту знакомства с Шанель великий князь основательно поиздержался и теперь проживал остатки семейных драгоценностей. Его знаменитый слуга Петр – огромный двухметровый детина, обожавший своего «мальчика», который давно не был мальчиком, устал замазывать воском потрескавшуюся обувь своего хозяина и подкладывать внутрь газеты, чтобы не были заметны дыры. Но лоска Дмитрий все равно не потерял.
Шанель баловала своего Дмитрия, покупая ему самые дорогие наряды, обувь, но только не машины, которые он, как она уже знала, слишком быстро превращал в груду металла. Хватит одного Боя, погибшего из-за быстрой езды. И уж конечно Коко не собиралась за Дмитрия замуж, Мися переживала зря. Просто красивый, элегантный мужчина рядом – это приятно. Надоест – расстанутся, а пока почему бы не побыть вместе?
Неизвестно, как представлял себе будущее сам князь Дмитрий, ожидал ли он, что Шанель выйдет за него замуж, или вообще не думал об этом? Через несколько месяцев после расставания с Коко он женился на богатой американке, уехал за океан и прожил, пусть недолгую, но вполне счастливую жизнь. Князь умер в 1942 году от туберкулеза.
О любовной связи с великим князем Дмитрием Павловичем можно бы и не упоминать (мало их было, ведь Шанель свободная женщина), если бы ни два поистине судьбоносных знакомства, состоявшихся с помощью Дмитрия. Первое – с парфюмером Эрнестом Бо, второе – с Самуэлем Голдвином, одним из основателей киноиндустрии Голливуда. Если первое принесло ей в результате всемирную славу, то второе вывело за океан.
Возможно, было и третье – с Сэмюэлем Хором, английским шпионом, участвовавшим в убийстве Распутина. Мы не знаем, где именно и когда Шанель познакомилась с сэром Сэмюэлем, а ведь это знакомство могло сыграть большую роль в ее жизни. К Сэмюэлю Хору мы вернемся еще раз... лет через двадцать...
К 1920 году Шанель уже если не царила в моде Парижа, то была близка к этому. Можно говорить, что она просто оказалась ко времени. Как прежде создавалась мода? Кутюрье, имевшие каждый свой «набор» светских дам-модниц, создавали наряды именно для них, с учетом пристрастий, а чаще капризов VIP-заказчиц. Дама демонстрировала шедевр, все ахали и пытались скопировать. Пока доходило до среднего класса, фасон менялся порой до неузнаваемости, потому что более дешевые ткани, отделка, другая фигура и манера носить искажали первоначальную задумку.
Ни о какой «моде для всех» речи идти не могло. Разве можно было подумать, что баронесса Ротшильд наденет то же, что и супруга мелкого чиновника? То есть, конечно, никто не мог запретить мадам-чиновнице вырядиться так же, но, чтобы этого не произошло, наряд баронессы должен быть максимально дорогим и сложным. Если менять наряды почаще, то никакие чиновницы не угонятся. Всяк сверчок знай свой шесток. Диктовать моду могли только аристократки, хотя казалось, что диктуют кутюрье.
Бывало, конечно, когда подражали актрисам или дамам полусвета, но ясно же, на чьи деньги создавались их наряды – это снова были большие деньги.
И вдруг появилась Шанель, сама вышедшая непонятно откуда и моду вводившая такую же – для всех! Поль Пуаре мог сколько угодно высмеивать «убожество роскоши» своей соперницы, Эльза Скьяпарелли сколько угодно придумывать карманы-ящики, шляпки в форме туфли или расшивать спины платьев осьминогами, облапившими... то, что пониже спины. Это были одноразовые наряды (ну сколько можно ходить с осьминогом на пятой точке?), а возмутительница модного спокойствия предлагала модели, которые могли носить все! Представляете, какой шок – платье можно надеть без помощи горничной и сшить его тоже достаточно легко, не требовались десятки метров кружев или пара загробленных китов для корсета.
А прически? На коротких волосах категорически не держались огромные сооружения с выставкой чучел пернатых или парой десятков пыльных бантов. Но простую шляпку можно было так же просто скопировать!
Это что же получалось, мода переставала быть уделом избранных и стала всеобщей?! Но она была удобной, и довольно скоро дамы предпочли удобные шляпки тюрбанам в стиле Шехерезады, не говоря уже о сооружениях размером с половину футбольного поля.
Шанель не творила для кого-то лично, даже создавая наряды для VIP-заказчиц, она все равно делала их по собственному вкусу. В Довиле или Биаррице можно было заказать платья не хуже, чем в Париже, наличие денег определяло только качество ткани и качество кроя, сам фасон оставался неизменным, где бы его ни шили, а стиль тем более. Шанель создавала новую женщину (под себя, потому что ее модели не подчеркивали у заказчиц того, чего не было у самой Коко – грудь, бедра, затянутую корсетом талию).
Но этой новой женщине требовался и новый запах. Шанель была не первой из кутюрье, кто дополнял свои модели своими же ароматами. Поль Пуаре, Эльза Скьяпарелли, Ланвен, Лавин, Леннон... многие создавали свои линии духов. Конечно, создавали не сами, но это делалось под их эгидой.
И здесь помогло одно знакомство, которое состоялось при посредничестве великого князя Дмитрия.
В 1843 году в Москве открылась первая парфюмерная фабрика Альфонса Ралле, через четырнадцать лет это был уже «Торговый дом А. Ралле и К». В 1896 году он перерос в «Товарищество высшей парфюмерии Ралле А. и К». Высшей, потому что специализировался на изысканной косметике и
