новгородская копейка для всех одна… Все равно недовольны…
Елена так задумалась, что чуть не пропустила важные слова дьяка, осознав, что тот говорит, даже вздрогнула.
Дьяк Сыскного приказа склонился перед правительницей ниже некуда, но сверкал глазами исподтишка, пытаясь определить реакцию Елены на сказанные слова: есть подозрения, что князь Андрей Старицкий замыслил бежать в Литву. Сразу понял, что проняло, глаза княгини зло сощурились, а потом сверкнули недобрым блеском. Правы были те, кто твердил, мол, Старицкого убрать можно одной такой клеветой. Пока разберутся, правда это или нет, князь Андрей уж в узилище сгниет… Да и не с руки княгине разбираться в правдивости таких наветов, они ей точно деготь для колес – хоть грязно, а полезно…
– Звать в Москву! Да только ласково, чтоб опасности не измыслил, мол, на Казань идем, всех зовут.
Дьяк мысленно ахнул: вот баба! Небось и Посольскому приказу не сразу такое придумать…
Посланный вернулся… с отказом, болен князь Старицкий, ехать никак не может. Елена зубы стиснула и распорядилась отправить к нему лекаря. Феофилу перед отъездом наказала не столько болезнь Старицкого лечить, сколько попытаться понять, отчего не спешит в Москву по ее вызову, так ли немощен или что замыслил. Телепнев от такой откровенности правительницы морщился:
– А ну как он все князю Андрею и перескажет? С ним вместе в Литву утечет…
Елена усмехнулась:
– Я не глупее твоего лекаришки. У Феофила в Москве жена с тремя детишками осталась, он в них души не чает. И понимать должен, что ежели обратно не вернется или Старицкого о чем предупредит, то я с них живых шкуру спущу!
Феофил вернулся, Старицкого ни о чем не предупредил, зато правительнице поведал, что ранка у Андрея на ноге совсем небольшая, отчего в постели валяется, неясно, мог бы и встать. Елена вдруг заметно побледнела, услышав о ранке на ноге, но быстро взяла себя в руки:
– Повелеть немедля быть в Москве!
Дьяк, записывавший за княгиней, рискнул поинтересоваться:
– Чьим именем писать, княгиня?
Та резко обернулась, глаза сверкнули.
– Великого князя Ивана Васильевича, вестимо!
Андрей Старицкий и ответил малолетнему царю, обращаясь, как к настоящему правителю:
«Ты, государь, приказал нам, чтобы непременно у тебя быть, как ни есть. Нам, государь, скорбь и кручина, что не веришь нашей болезни…»
Пока Елена играла со Старицким в переписку, Телепнев готовил свои меры, княгиня была не против. Тот выступил с войском, чтобы перекрыть опальному князю дорогу в Литву. Андрей со своей семьей бежал по единственно свободному пути в сторону Новгорода.
Новгород разделился на две части, одни стояли за малолетнего Ивана, венчанного на царство, другие считали, что из-за его малолетства правят бояре да ненавистная литовка, а потому надо держаться Старицкого. Новгородскому архиепископу Макарию с наместниками с трудом удавалось удерживать город от бунта. Окажись князь Андрей более настойчивым и смелым, кто знает, как повернуло бы. Но он усомнился в поддержке новгородцев, и, когда его войско встало против подошедшего Телепнева, князь Андрей предпочел переговоры. Иван Телепнев дал самые радужные обещания и заверения от имени правительницы. Что оставалось Старицкому? Верил ли он? Бог весть, но в Москву поехал.
Москва не встретила князя Андрея Старицкого ни звоном колоколов, ни толпами людей на улицах. Княгиня тоже не слишком радостно приветствовала родственника:
– Что же ты, князь Андрей, не едешь по приказу своего государя, которому крест целовал?
Сам государь сидел на краешке трона, болтая ногой и разглядывая шитый серебром кафтан ближнего рынды. Его меньше всего интересовал приезд дяди и очень хотелось, чтобы это скучное сидение скорее закончилось, потому как они с братом Юрием недостроили крепость в своей опочивальне. А ну как братец порушит все без него? Но мальчик хорошо знал, что если ослушается мать, приказавшую сидеть смирно, то та сама разрушит построенное и прикажет всю неделю не давать сладкого. С ней не поспоришь, ее вон как все слушаются!
– Недужен был, государь. – На свою беду князь Андрей обратился к скучавшему племяннику, вместо того чтобы заглядывать в лицо его матери. Глаза княгини Елены снова злобно сверкнули: этот дурень так и не понял, кто правит Московией?! Ну так пусть хорошо подумает над этим в темнице!
Когда рынды попытались скрутить за спину руки князю Старицкому, тот возмутился, повернувшись к Телепневу:
– Иван Федорович, ты же обещал мне ласку от правительницы?!
Тот лишь руками развел, а сама Елена сердито сверкнула взглядом на любовника:
– Я таких обещаний не давала! За меня обещаешь, князь Иван Федорович?!
Телепнев потупился, все так же виновато разводя руками. Будь в это время в палате кто чужой, увидел бы его чуть заметную усмешку, но княгиня постаралась, чтобы чужих не было, ни к чему им слушать родственные разборки. А Телепнев… какой же он чужой?
Князь Андрей Старицкий был закован в железо и брошен в темницу, якобы за непослушание и желание убежать в Литву. Его привычно уже уморили голодом, не решившись просто казнить. Елена не оставила на воле и семью князя Андрея – княгиню Ефросинью и маленького Владимира, их тоже заточили в темницу. Глинской особенно хотелось уничтожить непокорную княгиню Ефросинью, которая не скрывала своего неверия в способность великого князя Василия родить сына. Но убить всех Старицких Елена не могла, слишком многие в Москве оказались недовольны. Боясь бунта, правительница смирилась, но злобу в душе держать не перестала. Князю Андрею не суждено было выйти из темницы, а вот его жена и сын все же после смерти Елены Глинской оказались на свободе, их уничтожит через много лет царь Иван, получивший урок обращения с родственниками от матери…
А бояре получили другой урок – стало понятно, что эта красавица не остановится ни перед чем или кем, пойдет вперед, устилая путь трупами, если это понадобится… Княгиня подписала себе смертный приговор, слишком опасно было оставаться рядом с женщиной, не пожалевшей малолетнего племянника.
В последний год жизни Елена много и тяжело болела, мать маленького государя словно подтачивало что-то изнутри… Она вдруг принялась ездить по монастырям, точно замаливая какие-то грехи. Может, так и было?
Анна Глинская хотела вызвать Софью, но как это сделать? Наконец придумала, подошла к ларцу и коснулась замка рукой. Почти сразу услышала от двери знакомый хрипловатый голос:
– Чего ты хочешь?
Ларец уже не первый год стоял в дальней комнате под многими запорами, ключи были только у Елены и самой Анны. Мать даже не знала, ходит ли сюда дочь. Сама же старалась и не вспоминать, где-то внутри росло понимание, что за ворожбу Софьи придется очень дорого платить. Дочь стала правительницей и даже своего старшего сына венчала на царство. Казалось бы, чего желать, но сердце беспокойно ныло. Елена чахла с каждым днем, молодая, недавно полная сил женщина, стала злой, раздражительной, худела и желтела, стремительно теряя волосы и былую красу.
– Почему дочь чахнет?
Губы Софьи искривила привычная уже недобрая усмешка:
– За все надо платить…
– Она платит за власть?! – ужаснулась Анна.
Софья кивнула:
– За власть, за обман, за все…
Глинская понимала, что больше старуха ничего объяснять не будет, поинтересовалась:
– Изменить можешь?
Та покачала головой:
– Нет, она сама выбрала свою судьбу. Ты тут ни при чем.
Анна поняла, что дочь ходила к сундуку без нее.
– Что ее ждет?
– Смерть. Все мы смертны…
– Но она еще молода, красива… Была красива, – поправила себя Глинская.
