старания не пропадут втуне.
Одного не знал наставник – что нужно выкорчевывать из сознания Юрия Владимировича его стремление к Киевскому престолу. Пока Гюрги туда не рвался даже мысленно, ведь до него никоим образом очередь дойти не могла. И перед отцом старшие есть, и после отца перед самим Гюрги – тоже хватало. Именно потому Шимонович не заботился об отношении воспитанника к Великому престолу, а зря… Это рвение сыграет злую шутку с Юрием Владимировичем, даже прозвище ему даст – Долгорукий – из-за того, что якобы тянулся своими руками из далекого Суздаля к Киеву.
А если бы не тянулся? Возможно, суздальские земли раньше отдельным сильным княжеством стали и Московия раньше появилась. Но у истории не бывает сослагательного наклонения, суздальский князь Юрий Владимирович жил как жил, сначала все же в Ростове и Суздале, а потом в таком заманчивом и ничего не давшем ему Киеве. Надо честно сказать, что и сам князь мало что дал киевлянам, не считать же подарком бесконечные пиры и щедрую раздачу милостыни.
Но тогда до киевского княжения Юрия Долгорукого было еще очень далеко, пока он обживался в Ростово-Суздальской земле и становился отцом семейства.
Без конца ездил по округе вместе с Шимоновичем, вглядываясь в каждое распаханное поле, присматриваясь к смердам, к их жилищам в деревнях, к тому, как к земле и к своему хозяйству относятся.
Сначала это принимали настороженно, чего ждать от вот такого княжеского пригляда? Только повышения податей, косился народ, мол, ишь, смотрит, как бы больше заграбастать. А вот когда молодой князь с наставником речи вести стали о помощи тем, кто пашню расширять будет, да о том, что с этой пашни первые два года и брать ничего не станут, тут призадумались многие. Еще предлагал Гюрги Владимирович сородичей к себе звать на поселение, говорил, что землицу даст, построиться поможет и по первости тоже брать ничего не будет.
– А потом? Небось все сполна вычтешь, князь? С чего бы тебе прощать-то? – недоверчиво поинтересовался в одной из плохоньких деревень рыжий мужик, левый глаз которого, видно, пострадал в какой-то драке, был наполовину закрыт.
– Нет, и после буду брать только то, что определено для всех.
– С чего это ты такой добрый?
– Ах ты, Фома неверующий! Да ведь мне своя выгода, чтобы село как можно больше семей на моих землях, чтобы крепкими их хозяйства были.
– Да с чего? – все не верил мужик.
– А с того, что у крепкого хозяина и семья большая, и после подати больше.
– Так-то оно так, конечно… – продолжали сомневаться остальные, – только у бояр ныне – одно слово, а завтра – другое…
– Я князь! Я сын Владимира Мономаха и его заветом и словом живу! Сказал, не буду требовать, значит, не буду! Вот вам мое княжье на то слово!
Мужики смотрели на молодого и такого разумного князя, и им очень хотелось верить, но все равно в первый год не многие рискнули воспользоваться помощью Юрия Владимировича. А потом пожалели, потому что действительно на долгие годы для князя главным станут две вещи – заселение своих земель с помощью переселенцам и защита от набегов. Будет еще третье – борьба за Киев, но это Суздалю не нужно вовсе.
В первом и втором Юрий Владимирович преуспел, именно при нем Суздальская земля окрепнет, встанет на ноги, будут основаны многие города, в том числе и Москва на месте владений Степана Кучки.
Хотелось мужикам верить, да не могли вот так сразу…
Но после общего разговора к князю вдруг как-то бочком подошел тот самый рыжий недоверчивый мужик и поинтересовался:
– Откуда ты, княже, имя мое знаешь?
– Какое имя?
– А что меня Фомой кличут?
Гюрги с Шимоновичем рассмеялись от души, пришлось рассказывать сомневающемуся историю его недоверчивого тезки. Вокруг внимательно слушали притихшие селяне, время от времени изумленно качая головами:
– Ишь ты… вот оно как…
Гюрги вдруг обернулся к Шимоновичу:
– Пусть не церквушку им, но хотя бы часовенку, чтобы по праздникам поп приходил да речи разумные вел. А еще лучше, чтобы грамоте учил, Писание читал…
Мужики на такие речи просто ахнули:
– Нам?
– Подумаем о том, – осторожно остановил княжьи мечты наставник, не то наобещает, что придется во исполнение (сам же учил, что надо выполнять то, о чем заикнулся) каменную церковь строить.
Но Гюрги оказался настырным, в первый же приезд в Ростов пристал к епископу Ефрему, точно банный лист: найди, кто служить станет, я на свои куны в деревеньке часовню построю. Епископ хотел сказать, что лучше бы ему те куны дал, сам найдет на что потратить, но возразить не смог, пришлось обещать расплывчато.
Вечером князь мерил шагами свои покои, злясь на неповоротливого епископа.
– В другом месте найду!
– В каком это?
– В Печерскую обитель отпишу, небось скорее откликнутся, чем эти сони…
В Печерский монастырь Шимонович готов был за попом и сам съездить, заодно отцовой могиле поклониться, да и в самой обители помолиться. Но от этой мысли пришлось со вздохом отказаться, Гюрги слишком молод, чтобы одного так надолго оставлять. Князь без слов понял страдания своего наставника, пообещал:
– Ничего, Георгий Шимонович, вот чуть на ноги встанем, поедешь в Киев обязательно. А пока придется все же отписать…
Но ростовский епископ Ефрем оказался человеком дела, быстро и священников нашел для княжьих церквей, и вообще Юрию Владимировичу в вопросах становления епархии был хорошим помощником. Только вот оставался в Ростове, на все приглашения переехать в Суздаль с обещанием отстроить епископский двор уклончиво отвечал, что этого делать не стоит, нельзя противопоставлять Суздаль Ростову.
И все же противопоставление невольно получалось, в Ростове – бояре и епископ, а в Суздале – князь. Пока это противопоставление ничем не грозило и ростовчане принимали его спокойно, хотя нашлись и дальновидные, ворчавшие, что князь поднимает пригород в ущерб городу. Но пригороду Суздалю было еще слишком далеко до города Ростова, бояться особо не следовало.
Часть дани привычно шла князю Владимиру Мономаху в Переяславль через Смоленск, правда, куда меньшая, чем раньше. Мономах прекрасно понимал, что требовать от сына и его наставника поднимать ростовские земли, обирая при том до нитки, не следует. Не был Мономах жаден до кун и дани, потому Гюрги Владимировичу тоже оставалось на что строиться и дружину содержать.
Олена ходила в тяжести легко, словно и не было под сердцем дитя, только в седло больше не садилась. Но вот пришел срок родиться первенцу суздальского князя. С утра еще Елена ходила как ни в чем не бывало, а тут вдруг переменилась в лице и схватилась за низ живота:
– Ой!
К ней тут же подскочили Жданка и Марья:
– Никак началось?!
– Кажется… – прошептала побелевшими губами княгиня.
– Ну и с богом! – обрадовалась Марья.
Из терема, особенно женской его части, прогнали всех, негоже многим знать, что дите рождается. По поверью, чем меньше людей о том ведает, тем роженице легче.
Но, конечно, уже через минуту весь Суздаль знал: началось! Хотя все старательно делали вид, что и не подозревают.
