Или бояре за старое возьмутся? Осиротел Суздаль без Юрия Владимировича.
А Юрию было некогда, он действительно спешил в Переяславль, чтобы не позволить собственному племяннику Всеволоду Мстиславичу, выехавшему из Новгорода, сесть в отчине Мономаха, из которой всего один шаг до Великого престола в Киеве. Нет, право на Переяславль у Мономашичей, а не Мстиславичей, не должно племянникам опережать дядей, даже если этого очень хочется нынешнему Великому князю, Ярополку Владимировичу. Он может сколько угодно желать посадить в Переяславле племянника, но остальные дяди этого не допустят, лествица есть лествица.
Над Переяславлем, столько раз уже бывшим яблоком раздора князей и еще не раз таковым будущим, плыл колокольный звон. Переяславльский епископ Марк встречал племянника нового Великого князя и сына предыдущего, Всеволода Мстиславича. Марк был многим обязан нынешнему Великому князю, а потому особо ратовал за княжение в городе его племянника. За Переяславлем обычно следовал великокняжеский стол, потому к будущему правителю были особенно внимательны, да и отзывы о нем только хорошие – благостен, незлобив, милостив… Чем не князь? Зачем искать еще кого-то?
Под перезвон колоколов будущий князь въехал в город, получил благословение на княжение и объявил, что само возведение на престол будет завтра поутру, хотя в переяславльском соборе Архангела Михаила все было готово.
Знай, что произойдет дальше, епископ поторопил бы Всеволода Мстиславича, но… Знал бы где упадешь, соломки бы постелил. Не оказалось той соломки. Уже к обеду Переяславль принимал совершенно нежданных и нежеланных гостей – дружину Суздальского князя Юрия Владимировича.
Вот уж кого меньше всего ожидали увидеть в Переяславле, так это князя из далекого Залесья! И желали тоже, хотя он и сын Мономаха. Юрий Владимирович был чужим для всех, и в Киеве, и в Переяславле, хотя там родился, никто уже и не помнил сидевшего за лесами в медвежьем углу сына половчанки. Но противиться его немалой и хорошо вооруженной дружине переяславльцы не посмели, как и несостоявшийся князь Всеволод.
Пришлось бедолаге возвращаться сначала в Киев, а потом в свой Новгород. Но новгородцы на такое поведение обиделись, позже они припомнили князю то, что бросил их город ради Переяславля.
А в это время Великий князь Ярополк собирал рать, чтобы разобраться с нежданно появившимся из своего Залесья братом. Разобраться не удалось, хотя замирились, договорившись посадить в Переяславле не старшего, Мстиславича Всеволода, а следующего – Изяслава.
Это было плохое решение, и братья снова все поменяли, теперь в Переяславле сел следующий за Ярополком брат Вячеслав. Но в воздухе витало что-то такое, что заставило Юрия не возвращаться в свой Суздаль, а остаться в подаренном когда-то отцом Городце-Остерском. И не зря. Вячеславу быстро надоел беспокойный Переяславль, и он постарался вернуться в свой Туров.
Начался новый невообразимый передел Руси, при котором кто-то сумел закрепиться там, где и не ждал, кто-то, наоборот, все потерять. Так остался без дел Изяслав, которому пришлось уехать к старшему брату Всеволоду в Новгород. Этот сын Мстислава Великого, племянник Юрия, принесет еще немало хлопот и даже горя своему дяде.
Вообще-то, они были ровесниками, но так получалось, что Изяславу всегда перепадало больше, чем его дяде, Юрию, именно он путешествовал с Даниилом в Святую землю, что вызвало у Юрия сильную зависть…
– Князь, – Кузьма смотрел просто умоляюще, – может, домой, а? Ну к чему тебе, Юрий Владимирович, этот Переяславль?
Сказал и едва успел увернуться от запущенного в голову кубка, следом загремел голос князя:
– Дурень! Это моя отчина и путь к Киеву!
– А Киев зачем? – уже совсем тоскливо поинтересовался Кузьма, на всякий случай убедившись, что под рукой у Юрия нет ничего тяжелого.
– Поди прочь!
Кузьма не ушел, он с укоризненным видом принялся вытирать лужу, пролитую из брошенного кубка, словно для этого мало холопов, ворча себе под нос, но так, чтобы князю было хорошо слышно:
– Вот сколько говаривал Шимонович, что хуже нет – на двух лавках сидеть, непременно свалишься, обе потерявши…
Юрий и без Кузьмы понимал, что делает не то. Его душа уже рвалась в Суздаль, посмотреть, как там его сыновья, как идет покос, строительство, но и бросить начатое он тоже не мог.
Не допустив на переяславльский стол племянников и убедившись, что Вячеслав в таком трудном городе править попросту не способен, Юрий Владимирович встал перед выбором: бросить все и вернуться или остаться в Переяславле самому. Вообще-то, Мономах так сидел – был князем и Ростовским, и Переяславльским. Но у Мономаха не было таких бешеных племянников.
И все же Юрий сдаваться не собирался. Он взял Переяславль под себя, отдав дань от Ростова Великому князю Ярополку.
Новгородские дела
Страдалец Всеволод Мстиславич возвратился в Новгород и сразу почувствовал, что ему не слишком рады. Самолюбивые новгородцы не смогли простить князю то, что он так легко сбежал от них в Переяславль, и теперь смотрели на него косо. Единственной поддержкой стал приехавший туда же брат Изяслав Мстиславич. Все познается в сравнении, только поговорив с братом, Всеволод осознал, что его дела не так уж плохи, новгородцы хотя и ворчат, но терпят князя, а вот Изяслав и вовсе остался без удела.
Рослый, красивый, воинственный Изяслав, очень похожий на их отца Мстислава, казалось, должен бы очень глянуться Новгороду, ведь любили же новгородцы князя Мстислава, ох, как любили! Но быть похожим на отца – не значит снискать любовь так же, как он. Мстислава просто терпели.
Новгород-то терпел, а вот сам Мстислав – нет. Не мог он простить Юрия Владимировича, из-за требований которого остался без земли. Сам так вон сидит на двух княжествах – и в Переяславле, и Ростово-Суздальская земля под ним. Не раз говорили об этом братья за братиной, и с каждым днем все чаще звучала мысль отобрать у Юрия его Залесье, хватит с него Переяславля!
С княжьего двора такие мысли быстро перекинулись на вечевую площадь перед Софией. В Новгороде нашлось немало тех, кто готов был пограбить стремительно богатевших соседей, тем более когда их князь далече. Но на вече Новгород раз за разом делился на две части: тех, кто хоть завтра в поход, и тех, кто против. Крик стоял немыслимый, но переорать друг дружку никак не могли, а потому все лето медлили.
Прознав о непорядках, митрополит Михаил наложил на весь город епитимью за такие глупости. Сначала страшно смутились, испугались, но кого это когда попытка усовестить издалека останавливала? Накануне Троицына дня вечевой колокол снова звал к Софии. Собираясь, новгородцы заранее закатывали рукава рубах и подхватывали дреколье, понимая, что просто криком дело не обойдется. Так и есть, стычка произошла на мосту – самом обычном месте для выяснения отношений между несогласными.
В келью к новгородскому епископу Нифонту почти вбежал инок Исайя:
– Владыка, там…
Что именно «там», и объяснять не нужно – новгородцы даже до веча не дотерпели, начали драку прямо на мосту. Слово за слово, в ход пошли кулаки и дреколье. Уже держались за свороченные носы первые пострадавшие, уже летели в воду первые сброшенные, истошно кричала какая-то баба над своим лежавшим с разбитым лицом мужем, уже лица красные, а в глазах бешенство, и все равно кто кого и за что, главное – ударить!
– А ну разойдись, чертовы дети! – епископ с большим крестом в руке метнулся между самыми драчливыми на середине моста.
На мгновение новгородцы обомлели, замерли, но почти сразу кто-то посоветовал:
– Владыка, ты бы шел отсюда, ненароком зашибем…
– Я те зашибу! – голос Нифонта неожиданно перекрыл все остальные голоса, заставил замолчать. – Разойдись! Кто ослушается – прокляну!
Не сразу, но подчинились, только надолго ли?
А тут послание митрополита Михаила… Но новгородцы нашли выход, отправили в Киев целое посольство, а на ростовские земли все равно собрались.
Шли по Волге, ежедневно собираясь и ругаясь. Недовольные сами собой, на том же собранном вече отняли посадничество у Петрилы Микульчича и поставили на его место Иванку Павловича. Помогло мало,
