зиме ну просто устилают дороги! Ага, чтобы ехать было удобней! А уж как велик Киев! За день не обойдешь! И казна у князя… вот прямо руки по локоть в золото каждый день с утра опускает и, пока не надоест, перебирает свои драгоценности. И княгиня вместе с ним. Столько золота, что им купола церквей кроют!
Епископ Роже Намюрский недоверчиво покачал головой:
– Если даже сотая доля того, о чем так привирает этот человек, правда, то наш король сватает самую богатую невесту на свете!
Постепенно гости решили, что Коркошка попросту врет, и перестали его слушать. Тот обиделся и до самого Киева ехал молча.
Зато какое удовольствие он испытал, любуясь на потрясенные физиономии своих попутчиков, когда те увидели и впрямь золоченые купола Святой Софии и других церквей Киева! Мало того, словно нарочно над городом поплыл колокольный звон, созывая горожан на службу.
– Ну?! Чего я говорил?! Я вы: «Брешешь, брешешь!»
Послы готовы были извиниться перед Коркошкой.
С тех пор и все время пребывания в Киеве состояние изумления и восхищения не оставляло Роже, Савайера и их спутников. Киев оказался во много раз больше Парижа, и это без посада и Подола с его, кажется, никогда не умолкающим торгом! Разноязыкая речь, купцы со всего света, немыслимое количество людей, лошадей, товаров… Роже Намюрский, в своей жизни побывавший много где, покачал головой:
– С этим может сравниться только Константинополь или Рим. Но кое в чем Киев их опередил…
На княжьем дворе свободно говорили на правильной латыни, по-гречески, по-польски, видимо, по- шведски, нашлись знающие венгерский язык, что очень понравилось Андрэ, только по-французски не понимал никто. Сам князь тоже легко изъяснялся на латыни и греческом.
День клонился к вечеру, и послов отвели в предназначенные им комнаты, предоставили еду, питье и слуг, понимавших латынь и греческий. Пообещали, что князь с княгиней примут их поутру.
Савайер ахнул:
– У них и слуги чужие языки знают?!
Рябой парень, услышавший это, пожал плечами:
– Да ведь разные гости-то бывают…
После немыслимо обильной вечерней трапезы оба епископа больше всего боялись проспать.
Каменный дворец князя Ярослава поразил воображение гостей не размерами, Роже видел и бо?льшие, а богатством внутренней отделки. Стены обиты дорогими тканями, ими же покрыты и сиденья, вокруг развешано украшенное золотом и камнями оружие, на столах кубки из дорогого стекла, снова отделанные золотом…
Тонкие ткани, роскошные меха, драгоценные украшения окружали их везде. Послы уже поняли, что привезенные ими подарки, казавшиеся немыслимо богатыми дома во Франции, здесь едва ли произведут такое впечатление. Утром они стояли в большой комнате, ожидая князя. Гослен де Шени, отвечавший в посольстве за безопасность, разглядывал оружие, висевшее на стене, но только он собрался осторожно потрогать руками эфес дорогого меча, как в палату вошел сам князь. Это было понятно по тому, как встали по обе стороны и вытянулись охранники.
Князь Ярослав оказался худощав, прихрамывал, одет очень богато. Но больше всего французов поразили его глаза – умные, чуть грустные, все понимающие. Разговаривать с ним было сплошным удовольствием. Не меньшее удовольствие послы получили и от созерцания его супруги. Княгиня хороша собой, властна и доброжелательна одновременно.
Ободряющая улыбка не покидала лицо князя. Ярослав внимательно выслушал послов, не торопил, не останавливал. Епископ Роже прекрасно знал, что это лучший способ заставить человека сказать то, чего он и не желал бы. Сначала они рассказали о цели своего приезда, потом о Франции, о предках короля Генриха Каппетингах, наконец, о самом короле… Передали подарки, присланные возможным женихом, еще и еще раз похвалили своего Генриха. Трудно было не рассказать о настоящем положении короля и его постоянной битве за свое право быть таковым, но послы сумели не проболтаться.
Они говорили и говорили, Ярослав слушал и слушал, не перебивая, одобрительно улыбаясь и ничем не выдавая свое отношение к их словам. Роже заерзал: этот князь слишком хитер или знает больше, чем они думают? Ярослав не знал, он просто пытался понять, насколько можно доверять словам тех, кто хвалит своего короля. Ясно, что они если и не привирают, то не говорят всей правды, но князь уже узнал, что с Францией вынужден считаться даже германский император. Конечно, далекая страна не могла быть полезной Киеву так, как Швеция, Норвегия или Польша, но Генрих – король и лучше иметь свою королеву даже в такой дали, чем отдавать дочь, например, на восток или степнякам. Жаль только, что это любимица Анна.
Наконец Ярослав улыбнулся:
– Не стоит ли послам сначала посмотреть на единственную незамужнюю нашу дочь? – Он обернулся к жене: – Вели позвать княжну Анну.
Сама Анна в это время сидела у себя в горнице, напряженно стиснув руки и сжав губы. Было страшно и интересно одновременно. Княгиня предупредила, что ее позовут.
И вот за княжной примчалась ее ближняя девка Арина, вытаращив глаза и задыхаясь неизвестно от чего, от спешки или волнения, она выдохнула почему-то шепотом:
– Зовут!
Анна перекрестилась, поднялась и с остановившимся взглядом отправилась в палату, где отец с матушкой принимали сватов. Перед входом она снова перекрестилась, поймав сочувствующий и любопытный взгляд гридя, стоявшего у двери. Тот ободряюще улыбнулся княжне, Анну любили все.
Княжна вошла в палату стремительно, точно летела. Остановилась, вопросительно глядя на отца. Тот снова улыбнулся:
– Наша дочь – княжна Анна Ярославна.
Девушке пришлось повернуться к сидевшим сбоку епископам. Готье Савайер даже привстал, а Роже смущенно затеребил подбородок. Генрих, конечно, не урод, но ему пятый десяток, король несколько тучен и почти всегда хмур. А стоявшая перед ними красавица могла составить конкуренцию кому угодно. Золотистая коса с руку толщиной, змеей вьющаяся за спиной, гордая осанка, нежное девичье лицо и пронзительные синие глаза.
Видя замешательство послов, Ярослав не смог этим не воспользоваться, подошел к Анне, встал, заложив руки за золоченый пояс, чуть покачался с пятки на носок своих синих сафьяновых сапог, украшенных бронзовыми застежками, усмехнувшись, поинтересовался:
– Достойна ли моя дочь вашего короля?
Роже не смог ответить, судорожно сглотнул и только тогда закивал. А Савайер замахал руками сразу:
– Более чем достойна! Такой красоты я и не видел, уверяю вас!
Девушка заполыхала румянцем, еще больше ее красившим, опустила голову. От движения коса скользнула и перекинулась вперед. Роже подумал о том, каковы же эти волосы, если их расплести!
Анну отпустили к себе, а послам еще показали ее приданое. Савайер думал о том, что при такой красе князь мог бы и вовсе ничего не давать за дочерью. Но немного погодя думать он уже вообще был неспособен!
В большой соседней комнате было разложено, расставлено, развешано такое количество немыслимо дорогих вещей, что у послов закружилась голова. А князь с явным удовольствием демонстрировал подарки будущему зятю – первоклассное оружие, кубки, украшения, потом драгоценности и наряды самой княжны… Епископы не знали, куда смотреть, то ли на открытые сундуки, в которых множество дорогих тканей и готовой одежды, то ли на шкатулки с драгоценностями, то ли на разложенное оружие, то ли на горы мехов, каждый из которых стоил половины царства…
Продемонстрировав это немыслимое богатство, князь усмехнулся и протянул епископу Роже толстый свиток:
– Здесь перечислено все, что мы даем за Анной. Писец трудился всю ночь и перевел на латынь. Надеюсь, понятно перевел.
Даже список был на отменно выделанной коже и украшен золотистой нитью.
