задавал, князь тоже, остальным я и отвечать не стала бы, но и они не спрашивали. Иногда возмущалась: получается, человек может вот так исчезнуть, и никого не побеспокоит, где он? Вот оно, отсутствие паспортного контроля и виз, а также мобильной связи, ничего хорошего.
Шел 1241 год, я уже больше года жила одна и несколько месяцев вполне успешно справлялась с ролью мамы.
Рыцарей из Водской пятины прогнали, в Новгороде на время воцарилось взаимопонимание, патриотический запал пока не угас, князь был при делах, всем не до меня.
И вдруг…
– Барыня, к тебе гость.
Гость? У меня отродясь гостей не бывало, если не считать тех, кто посещал мою скромную стодвадцатиметровую квартирку в Москве.
Гостем оказался купец, один из самых рисковых, кто отважился даже в такое неспокойное время проделать непростой путь по Балтике. Зато он привез… письмо от Лушки с Анеей! Я даже взвизгнула от радости. Оставив купца поглощать съестные запасы, что он делал с видимым удовольствием, я отправилась к себе прочитать. Хотелось хоть на минутку побыть одной, снова окунуться в мир, где есть Лушка, Анея и Вятич, вернее, были…
Я пробегала строчку за строчкой, ища прежде всего упоминания Вятича, но их не было, Лушка ничего не знала о моем пропавшем супруге. Она сообщала, что родила сына, но Биргер не позволит забрать малыша с собой, потому они с Анеей пока живут там. «А дальше видно будет…» Я не сомневалась, что это «видно» относится к похищению ребенка. Прикинула, получалось, что ее малыш ровесник моему Федьке.
В остальном жизнь вполне приличная. Их поселили отдельно, Анея навела невиданный порядок в усадьбе, теперь это почти образцово-выставочный комплекс, чему Биргер очень рад. Лушка упоминала Биргера осторожно, видно считая, что меня коробит при его имени. Вовсе нет, я была рада узнать, что рана хоть и болезненная, но не страшная, только бровь рассечена. Биргер заботливый отец, Лушка и ребенок ни в чем не знают отказа.
Биргер задумал многое, в том числе крепость на маленьком острове. Говорит, что там будет большой город – будущая столица.
Ах ты ж! Нет чтобы сразу умного человека послушать и не упорствовать. Вот человеческая натура, пока в лоб не получил, не осознал, что я права. Неужели даже такому умному человеку нужно заработать копьем по роже, чтобы признать правоту других?
Конечно, Лушка не могла расспрашивать меня о моей жизни, ведь не знала вообще, где я.
Купец старательно выскреб остатки каши из миски и принялся за поросенка. У меня не было таких разносолов, как у Анеи, все же и в Новгороде не слишком сытно, да и кому эти разносолы? Я в еде неприхотлива, Федьке пока нужна только моя грудь… Но доставивший драгоценное письмо был рад и тому, что нашлось, он, не чинясь, доел вчерашнего поросенка, умял большущий пирог с вязигой, наелся каши, похрустел луком и запил все клюквенным морсом.
Я не торопила, пусть отдохнет душой за русским столом, все же прекрасно помнила, каково это на чужбине.
– Тебя как зовут-то?
– Питирим.
– Обратно пойдешь?
– Не… я нет, а вот мой напарник, тот вскоре собирается.
– Я ответ передам, свезет ли?
– Свезет, чего ж не свезти?
Ответ писать оказалось довольно трудно, все время сбивалась на восторженные панегирики Федьке, его шустрости, его зубам, привычкам, большущим глазенкам и, безусловно, быстрому развитию. Прекрасно понимала, что для любой мамаши ее ребенок самый развитый, умный и, конечно, красивый. А потом подумала: почему бы не погордиться? Ведь зубы полезли раньше, чем обычно, да еще и четыре сразу. И ползать начал раньше, и вообще, вполне живой, прекрасный ребенок.
Представила себе восторг Лушки при известии о племяннике и невольно улыбнулась.
С другой стороны, было жаль, что нас жизнь вот так раскидала, где они и где я. И тут же поймала себя на том, что при этом «где» вспоминаю не Москву, а думаю о Новгороде. Неужели я так привыкла жить здесь, что не мыслю себе возвращение?
В тот вечер долго вспоминала свое житье-бытье в Москве, работу, встречи, привычки… И все время мысленно возвращалась в Новгород, словно домой. Неужели это все, я так и останусь с Федькой здесь? Если честно, то пока малышу и впрямь лучше здесь, здоровее, во всяком случае. А потом? От мыслей становилось тоскливо, и я оглядывалась на своего малыша, каково будет нам с ним в этом мире одним, без поддержки?
Держать мечи востры…
Наступило лето, просохли дороги, ярко светило солнышко, казалось, что нигде в мире нет ни войны, ни беды, ни разора…
Закончился поход, можно бы и отдохнуть, но князь отдыха новгородцам не дал. Снова собрал вече, снова говорил о том, что, пока Псков под немцами, угроза не исчезла. Копорье это не все, просто проба сил. А побороть немцев своей дружиной невозможно, слишком сильны.
Нашлись те, кто в ответ кричали:
– Видели мы, князь, этих железных жуков! На спину перевернешь, и будет лежать, пока кто не поднимет.
Александр нахмурился:
– Не то говорите! Мы с немцем еще и не встречались. Копорье не в счет, там настоящих рыцарей не было. Если рыцарь на коне да с оружием, его попробуй скинь! И конь тоже закован. Бить можно, но как в Копорье больше не получится.
– Почему?
– Потому как нас теперь всерьез принимать будут, а раньше и признавать не хотели.
Кто-то хмыкнул:
– Выходит, сами себе подгадили?
И тут новгородцы увидели, как князь умеет злиться. Александр Ярославич сгреб болтуна железной рукой, поднял над землей и, держа на весу, строго спросил:
– Ты там был?!
– Нет, – съежился под страшным княжьим взглядом мужик. – Прости, княже, сболтнул.
– Ах, ты сболтнул?! А побейте-ка его те, кто Копорье брал и с рыцарями бился. – Александр попросту швырнул болтуна в толпу.
Того просто затоптали, едва выжил. После стороной обходил не только вечевую площадь, но и всю Торговую сторону. Но большинство запомнили твердую руку князя, державшего столько времени на весу немаленького мужика. Друг другу передавали:
– И ведь рука не дрогнула, пока держал!
Невский готовился, и я понимала к чему: ливонцы так просто не отстанут, пока они в Пскове, покоя быть не может. Конечно, впереди Ледовое побоище, и я хорошо понимала, что не удержусь и обязательно отправлюсь воевать вместе с князем. Вот только на кого Федьку оставить на это время?
Кузнец Пестрим который день не выходил из своей кузницы, даже спал там же. Жена носила ему и подмастерьям обеды, стояла, жалостливо подперев щеку кулачком, качала головой и уходила обратно. Не до сна и отдыха было, все другие работы позабросили после того, как князь Александр Невский на вече сказал, чтоб к походу на псов-рыцарей готовились. У подручного Пестрима руки обожжены, молот держать не может, так чуть не локтями хоть меха раздувает, только бы в стороне не стоять. Давно такого единодушия в Новгороде не было. На вече о том, что Новгород пока миновало, рассказывали и те, кто в Низовские земли ездил, и те, кто от немцев на Псковщине едва спасся. По всему выходило, что враг со всех сторон у ворот. Одного прогнали, другие налезают. Верно решил Ярославич, бить надо так, чтобы вдругорядь неповадно было. Когда в доме пожар, то не до ссор. А кто против будет, того вече решило и впрямь казнить смертью лютой. Боярские прихвостни сначала не поверили, потом двоих болтунов повесили на воротах, долго их трупы болтались, пока самим горожанам не надоели, все ненужные разговоры сразу
