проклятых местах. Лед там оказывался некрепким, он проваливался под копытами коней, и воин вместе с лошадью попадал в плен к этой жиже. Вытащить из нее удавалось редко кого, чаще всего лошадь гибла и спасался только всадник, и то если очень повезло и рядом оказывались те, кто мог помочь. Не один раз проваливались сразу несколько человек или те, кто приходил на помощь.
Хорошо хоть урусы почти перестали сопротивляться, небольшие группки сумевших уйти из городов не в счет, их легко отбивали заградительные тысячи. Теперь ордынцы уже не вспоминали с ужасом бессмертного Еупата или эмира Урмана, радуясь, что его голову принесли на копье.
В урочище подтягивались последние тумены, Бату-хан решил не вести туда своих, но прислал брата Орду как своего представителя, словно давал на откуп решение идти вперед на богатый город или вернуться в степи. Хитрый этот Бату, ему досталось богатство Елисани и столицы урусов, а надежда легко взять лежавший впереди богатый торговый город была невелика, небось, подождет, пока урусы ослабеют, и тогда явится наблюдать за окончанием осады. Шакал проклятый! – злился Гуюк, но сам тоже не спешил. Его разведка сообщила, что в урочище собрались уже почти все. Ничего, подождут, пусть поймут, что он, Гуюк, тоже чего-то стоит. Почему глупому Бату можно вообще не приезжать на совет, а он, царевич, должен спешить?
Царевич чувствовал себя плохо, чтобы заглушить злость, он очень много пил, и потому дурнота не проходила неделями, во рту было уже привычно гадко, а правый бок колол так, что не повернуться. Но Гуюк никак не связывал свое дурное самочувствие с пьянством, считая, что это из-за дурной урусской еды и воды, а также из-за чьих-то попыток его отравить. Чьих? Конечно, старается Бату- хан! Гуюк ему мешает, он соперник в монгольском войске, но этот внук Потрясателя Вселенной не может просто убить или отравить двоюродного брата, потому травит постепенно, чтобы сказали, что виновато большое количество выпитого кумыса. Глупец! Гуюк пил кумыс в таких количествах всегда, сколько себя помнил, но никогда раньше бок так не колол. Мутило на следующий день, но не болело же.
Царевича уже не радовали ни красивые девушки, взятые в урусских селениях, ни обильная еда, ни много золота, ни меха… Золото надоело, девушки были непослушными и так и норовили либо укусить, либо расцарапать лицо. Сначала это нравилось, брать силой женщину тоже удовольствие, но потом надоело, хотелось ласки и нежности, а уруски словно бешеные кошки. В меха мигом набралось немыслимое количество вшей и блох, которые страшно досаждали. И почему у урусов этого не было? Все чаще Гуюк сбрасывал красивую шубу из-за того, что тело под ней просто заедали эти противные ползающие твари. Расчесы сплошь покрыли никогда не мытое тело, несмотря на мороз, пришлось надеть китайские шелка, в которых эта гадость не водилась в таких количествах. Но в шелке холодно, он то и дело грелся у очага, что тоже не добавляло настроения.
После второй битвы с урусами Бату разделил войско, считая, что идти всем вместе – просто терять время. Действительно, огромное войско было неповоротливым, к тому же в городах оказывалось слишком мало добычи для многих воинов сразу. В результате деления три рукава пошли каждый своим путем, договорившись встретиться в определенном месте. Гуюк не собирался запоминать, где это, у урусов такие названия, что язык сломаешь, а он надеялся, что язык еще пригодится, Гуюк верил в свое будущее, верил, что не напыщенный Бату, а он сядет на трон Великого хана в Каракоруме, когда отцу придет время уходить к предкам. Но пока приходилось мерзнуть в урусских землях, торопя дни и солнце, которое нескоро растопит эти снега и льды. А еще надеяться на большую добычу в каждом следующем городе.
Совсем недавно тумены царевича штурмовали город с длинным названием на берегу красивого озера. Наверное, красивым оно было, когда тепло, но во время жестокой метели ничего красивого в округе Гуюк не увидел. Может, просто был слишком зол на непокорных горожан? Все эти урусы одинаковы, они не могли размышлять достойно, не желали идти в монгольское войско, предпочитая гибнуть.
Гуюк не желал видеть никого из своих сородичей, ведь придется рассказывать, какую взял добычу, а та была совсем невелика. Насмешливые взгляды царевичей Гуюку никогда не нравились, он и так считал, что Бату нарочно отправил именно его тумен на паршивый городишко, где просто нечего было взять. От раздражительности бок справа колол еще сильнее. Шаман сказал, что это от слишком большого количества кумыса и еды. Гуюк прогнал глупого шамана, он всегда пил и ел именно столько, но раньше же не болело.
Царевич разглядывал большую баранью лопатку, пытаясь понять, все ли мясо обгрыз или есть еще что-то, когда в шатер заглянул кебтеул с докладом, что прибыл вестник от заградительной тысячи.
– Ну что еще? – поморщился Гуюк. Поесть спокойно не дадут. Заградительная тысяча позади, какие вести могут быть оттуда? Из леса вышли пара десятков урусов и пометали стрелы, ранив двух лошадей? Он так и держал обглоданную лопатку в руке, когда на полу распластался весь забрызганный грязью гонец.
Его вид возмутил Гуюка, хотелось крикнуть, чтобы вышвырнули прочь этого наглеца, являться в шатер к царевичу, не отерев грязь с сапог! Но сказать ничего не успел, гонец выдохнул единым порывом:
– Тысяча побита, хан.
– Что?!
– Уничтожена… там… эмир Урман с урусутскими всадниками.
Гуюк даже икнул с перепугу. Несколько мгновений он смотрел на гонца, не веря своим ушам и даже не осознавая произнесенного полностью, потом вскочил, метнув лопаткой в бедолагу:
– Ты лжешь! Эмир Урман убит, его голова на копье!
Гонец осторожно приподнял голову от пола, но лица поднять не посмел:
– Он снова живой, хан. Бог Сульдэ даровал ему новое тело. И с ним железные урусы.
– Прочь!
Гонец спешно выполз из шатра, постаравшись, однако, не задеть ногами порог, но это не удалось, от окрика Гуюка он дрогнул и все же задел неприкосновенное. Каждый знает, что ждет того, кто заденет порог жилища. Если после принесенной вести у него и теплилась надежда сохранить жизнь, то теперь не осталось никакой. Но хан был настолько потрясен сообщенным, что не заметил оплошности гонца, да и о нем самом забыл.
Бог войны Сульдэ снова даровал жизни урусским багатурам, и они напали на тысячу Улагу, идущую последней?! Что могло быть хуже? Когда после Елисани войско ползло по реке, а сзади начали нападать воины Еупата, пришлось остановиться и бросать тумен за туменом, чтобы пересилить горстку этих воинов. Но и это не помогло, пришлось пустить в дело камнеметательные машины, которыми бьют стены городов.
Но убитый и похороненный Еупат ожил и принял облик эмира Урмана, чтобы поразить копьем глупого Кюлькана. Правда, среди воинов ходили слухи, что хана убил вовсе не эмир Урман, а простой дружинник, но те, кто болтал слишком много, не дожили даже до утра. Голову самого эмира принесли Батыю на острие копья. Откуда теперь взяться эмиру Урману? Бог Сульдэ если и дает новую жизнь выдающимся воинам, то только когда их тела остаются целыми. Видно, побаиваясь возрождения убитого эмира, Бату и приказал принести его голову. Сомнений быть не могло – стяг, одежда, шлем, все принадлежало эмиру.
У страха глаза велики, просто воинам с перепугу показалось, что напавшие на них жалкие крохи урусов вел дружинник, похожий на эмира Урмана. Это и еще железные лица урусов привело татар в неописуемый ужас. Поэтому, когда железные урусы ушли в сторону Торжка к Батыю, Гуюк даже не стал сообщать об этом хану, пусть и его потрясут.
Выжившие воины из тысячи рассказывали, что головы у таких урусов железные, то есть сверху обычный шлем, но он надет на железное лицо. Голоса страшные, не как у людей. Несомненно, это были возрожденные богом войны Сульдэ погибшие урусские багатуры, которым бог почему-то давал новые тела, но не давал новые лица, заменяя их железными! Хотя уцелевшие воины из тысячи были казнены, они успели рассказать другим о железных урусах, вселив ужас в сердца многих. Восставшие мертвецы да еще и с железными лицами, когда вокруг заснеженные леса и за каждым сугробом может поджидать смерть – это не могло прибавить уверенности или боевого пыла воинам, наоборот, заронило желание поскорее выбраться из страшных земель.
Основательно пощипав тумены Гуюка, мы все же отправились к Торжку за Батыем. Надо развернуть его, остальные подтянутся. Конечно, Роман сомневался, там ли Батый, если нет, то можно самим попасть впросак. Князю мало верилось, что маленький Торжок держит осаду отборных татарских войск
