– Помочь?
Вот теперь был поединок взглядов, но на моей стороне оказалось то, что он никак не понимал моих намерений. Я столько времени гонялась за ним, и вдруг речь о помощи…
– Против Гуюка.
Не знаю, сколько длился наш перегляд, но я тоже не моргнула, выдержав долгую, ну очень долгую паузу. Хан отвел глаза первым. Слабак, я еще в детстве в «гляделки» всегда выигрывала и театральную паузу держать тоже умела.
– Я не боюсь Гуюка, – впечатляющей усмешки у Батыя не получилось. Нет, он не боялся Гуюка, но война с Великим ханом означала войну между монголами.
Невский был потрясен тем, что хан ведет разговор с молодой женщиной о своих отношениях с родственником. Теперь князь уже верил, что Настю с Батыем связывает нечто большее, чем просто Рязань, слишком необычной была эта беседа, расскажи кому, не поверят. Но князь Александр прекрасно понимал, что никому ничего рассказывать не будет, в этом залог и его собственной жизни, и жизни тысяч и тысяч русских. Тайна хана и загадочной женщины должна остаться тайной.
– Он твой смертельный враг.
Снова повисла пауза, но теперь уже без искр из глаз, Батый смотрел просто вперед.
– Что можешь сделать с Гуюком ты?
– Отравить, – я пожала плечами так, словно досадуя, что приходится по три раза на дню травить всяких там Гуюков дихлофосом. Или мелок против тараканов лучше? Черт его знает, чем Гуюки травятся наверняка, так чтоб и копытами дрыгнуть не успел. Надо было у Вятича спросить, может, у него цианистый калий припасен на такой случай? А что, одна ампула с ядом в котел – и вся монгольская элита под корень!
Я так увлеклась размышлениями о способах бескровного истребления монгольского генералитета, что чуть не пропустила следующие слова Батыя. Теперь хан смотрел на меня и без надменного выражения:
– Зачем ты хочешь помочь мне?
Ответ был предельно честным (а чего скрывать?):
– Потому что Гуюк еще хуже.
Удивился, кажется, для начала князь Александр, за ним Батый. Некоторое время хан разглядывал меня, словно пятигорбого верблюда, плывущего брассом, потом шатер вдруг огласил его смех! Смех оказался каким-то чуть булькающим, но вполне сносным, я даже начала думать, что этот хан не так уж и плох. Нет, он, конечно, гад еще тот, но Гуюк вполне может быть куда хуже. Говорят, что Гуюк просто безжалостный зверь. А этот жалостливый, что ли?
Резко оборвав собственные попытки разобраться, кто из монголов лучше, а кто хуже, потому как эти размышления могли привести к непредсказуемым последствиям, я снова вперилась в ханскую рожу, пусть только попробует возразить!
Нет, он не возразил, отсмеявшись, Батый вздохнул:
– Тебя не подпустят к Гуюку.
– А ты на что?
Наверное, Невский переводил несколько иначе, все же я не слишком почтительно обращалась к «Светлому хану», мне-то наплевать, а князь норовил чуть подправить. Но Батый и по самому тону понимал эти поправки, мои глаза смотрели уже откровенно нагло, я знала, что он на крючке и не сорвется. Поверив в мою неистребимость, Батый должен был возлагать большие надежды на мою помощь, я помнила слова Вятича о том, что хан одинок, у него мало друзей и даже союзников. Иметь такую неуничтожимую, как я, весьма полезно. Хану ни к чему знать, что моя неистребимость осталась в прошлом, пусть верит в нее, так будет легче и ему, и мне.
– Я помогу тебе.
Хан отвернулся, давая нам возможность выйти, не пятясь задом. Я сообразила не сразу, напротив, такое поведение показалось невежливостью, но князь уже тянул меня за руку прочь из шатра. Но уже почти у выхода я все же обернулась:
– Хан, никто ничего не узнает, если ты не тронешь русских земель…
Невский перевел, было видно, как вздрогнул хан, как чуть склонилась в знак согласия его голова. Но сам он не обернулся, видно, все же боялся, чтобы мы не споткнулись через порог.
Не споткнулись, но, выйдя наружу, я вдруг поняла, насколько перенервничала за это время. Оказывается, хамить хану в запале – это одно, а осознать, что столько времени находилась на грани жизни и смерти, – совсем другое.
Князь молчал, видно, переживая весь ненормальный ни с какой точки зрения разговор снова.
Мы так и дотопали до наших, а там я лишь беззаботно махнула рукой в ответ на вопрос Лушки:
– Поговорили! Ничего мужик, договориться можно…
– Настя, как ты собираешься травить Гуюка?
Это Невский спросил тихонько, почти шепотом, потому что даже у стенок юрт и ветра есть уши.
– Князь, ты же поедешь в Каракорум?
Тот вздохнул:
– Придется, видимо…
– Вот и я с тобой.
Теперь встряла Лушка:
– В Каракорум?!
– Нет, Гуюк нарочно приедет сюда, чтобы я ему тут подсыпала яд в шампанское!
– Во что?
– В еду, блин!
– В блины?
– Можно и в них. А лучше прямо в рот и закрыть, чтоб выплюнуть не смог.
Луша с сомнением покачала головой, ей явно не верилось, что Гуюк позволит напичкать себя ядом и молча будет его глотать.
Надо действительно ехать в Каракорум, пока он сам не притащился к нам с новым войском. Может, удастся съездить без князя? В том, что не удастся без Лушки, я ничуть не сомневалась. Только бы не влюбилась там в этого Гуюка. Не то никакой смертной казни по приговору суда потомков не получится.
А я вообще имею право выносить этот приговор? Что-то слишком рьяно вмешиваться в историю стала. Забыла у Вятича спросить, как этот самый Гуюк умер, может, с верблюда там упал или змея укусила, как Вещего Олега? Или с перепою, как его папаша? А что, цирроз печени тоже подходящий повод… Только долго, нам некогда ждать, пока он там загнется от пьянства, побыстрей бы.
Дальше начались лично мои мучения, потому что приходилось сидеть и ждать. Чего? У степи погоды.
Шли неделя за неделей, Батый познакомил братьев со своим сыном Сартаком и старался, чтобы они подружились, но когда отпустит домой, не говорил. Александру надоело, и он попытался узнать через Сартака. Тот замотал головой:
– Тебе в Каракорум нельзя, Туракину отравили, но там Гуюк. Они с отцом ненавидят друг дружку, и Гуюк ненавидит всех, кто с отцом. Сиди пока.
– Да я не собираюсь в Каракорум, домой пора, дела есть…
– Я поговорю с отцом…
Видно, поговорил, потому что Батый снова позвал к себе, но не в шатер, а на охоту, туда, где их подслушать трудно.
Они сидели на разостланном прямо на земле ковре и пили кумыс, к которому Александр довольно легко привык. Верные нукеры стояли достаточно далеко, чтобы ничего не слышать, но достаточно близко, чтобы никого не подпустить.
Глаза Батыя впились в лицо молодого князя:
– Я не верю, что твоего отца отравила Туракина-хатун. Она, конечно, женщина, а женщины все подвержены страстям, но Туракина умная женщина, у которой страсть никогда не мешала делу. Ярослав был нужен и мне, и Туракине. Это не она.
