в мерзлых скрипучих кузовах, направляясь на дальние участки или возвращаясь домой. Побросают в кузов ледяные ломы, заиндевелые домкраты, звенящие лопаты, а потом сами залезают. Утром — темень. Вечером — темень. Луна и звезды. Острый, как ворох иголок, ветер. И мороз хапучий, дышать трудно, толкайся плечами, плотно усевшись на деревянные скамьи, стучи валенок о валенок. Пока не приедешь на перегон и не схватишься за лом и лопату, чтобы разогреться в работе… Кузова роднили людей. Рождали шутки, смешки и анекдоты. Общий задористый смех иногда потрясал кузов, и уже не чувствовалось мороза, и всем было хорошо. В кузовах вспоминалось прошлое. Выходило наружу личное. Обговаривалось общественное, наболевшее. Намотавшись в качке, люди ненадолго замолкали. И часто, особенно теплыми летними вечерами, сама собой зарождалась песня. Она начинала теплиться в глубинах сердца, ее подхватывали. Люди глядели друг другу в глаза и понимающе улыбались. Песня каким-то странным образом входила в согласие с гулом мотора, сливалась с окружающей природой, полями и горами, и все ощущали редкое великое счастье жизни.
Обмиловал я трассу летнюю. Ибо щедра она и многолика. Но и осенняя трасса в теплую паутинную пору тоже хороша. Расцветет такими переливами красок от желтого до красного, с вкраплениями ярко- зеленого, темно-зеленого, синего, фиолетового, что стоишь сам не свой и смотришь на краски, не понимая, возможно ли такое! На леса и горы, перевитые серебром рек, можно глядеть часами, не замечая времени. Кажется сама природа от переизбытка красок и фантазии вот-вот заговорит человеческим языком! Только протяни ей руку. Будь другом и товарищем. И сам учись у нее душевной щедрости, доверчивой мудрости и простоте.
Чтоб многое увидеть и почувствовать, приходится вылезать из кузова и идти пешком. Не везде машина протиснется. Да и не разглядишь каждый листок и линии веток, не заглянешь в ручей или родник. Углубляясь в сокровенные тонкости и тайны мира, узнаешь новую трассу, которая была и остается, если человек научится любить ее и станет жить с нею одной семьей и заботами.
Ключики — позванивающие колокольчики, еле приметные в траве и под кустами. Покажутся, поблестят и тут же исчезнут… На них можно сапогом наступить, не заметишь и пройдешь мимо, подумав, что наступил в дождевую лужицу… Роднички-фонтанчики. Они поживей, побойчей, на свет глядятся, играя весело. Их тоже можно не заметить и провалиться по колено, а то и по пояс. Так что обойди лучше стороной! Или осторожно подберись к краю большого, спокойного родника, опустись на колени и загляни в него. Сквозь прозрачную воду видно песчаное дно, из которого пульсируют, выбиваясь из глубин, крохотные пузырьки — словно серебристая цепочка тянется из невидимых под песком отверстий и растворяется на поверхности. Песчинки шевелятся, и каждую можно разглядеть, словно сквозь увеличительное стекло.
Бродил как-то со строителями тоннеля по лесистой горе. На самой ее вершине, в сумраке деревьев и кустарника, наткнулся на странный ручей. Как мог зародиться на верхотуре? У горы есть свои насосы? Ручей бежал по каменистому ложу. Русло и боковые берега из плитняка. Струйки обтекали плиты и камни, ныряли под них, слышался подземельный глухой рокоток. Ручей снова вырывался наружу, прыгал по плитам, резвясь и рассыпая звон… Глядишь вдоль каменного «лотка» и еще больше удивляешься: вокруг земля да глина, лиственная и хвойная подстилка. Кто ж так ровнехонько, в строгом продуманном порядке, уложил каменья? Они уходили вниз ступеньками — словно вели человека из храма природы в людской мир.
У больших ручьев и речушек своя, открытая жизнь. Их голос слышен издалека. Спустишься по тропке к резвому вещуну и попадешь в звуковую разноголосицу. Брызги, пена, пузыри, витые потоки, водопадики, воронки, ровные скоростные плоскости, новый сшиб о валун-вековун. И тут же у берегов укромные заливчики. Камни легли полукружьем или закрайки вдались в сторону — как отстойники, замерли заливчики рядом с шумным водяным буйством. Чуть задев краем, проносится струя, от нее волна входит в затишок, бежит по кругу, теряет силу и усмиряется. Мирки эти глубоки, смиренны. Каждая галька просвечивает и как бы шевелится чистым цветом — желтоватым, зеленым, темно-красным, краплаковым, синим, темно-синим, черным. Каждая песчинка заносная видна, и без конца мелькают, вздрагивая, темные рыбки.
Каких только камней тут не навалено. Каменное разноликое столпотворение. Кажется, хаосный мир. А приглядись, камни на своем месте, прижились, не отцепишь… Валуны отглаженные, покатые. Валуны приплюснутые, с затыльчатыми складками. Валуны древние, покрытые зеленоватым налетом. Битый, острый камень, с прожилками, прослойками: то ли по весне разбило, то ли с гор скатился. Плитняковые глыбы, выщербленные водой и ветрами. Булыжник лысый, ровный, рядком сплотнен. Кругляки-катышки, продолговатый галечник, россыпная пестрядь. Между мелкотой каменной протачиваются утоки, свои стежки ищут, отбившись от основного русла.
Тропка теряется в камнях. А на той стороне выходит из них, на пригорок поднимается. Значит, хоженый ручей.
Снимешь обувь, закатаешь штанины и, затаив дыхание, ступаешь в воду. Холод цапнет, сожмет, и не сразу привыкнешь к ледяной воде. Нащупываешь ступней устойчивые плиты и окатыши, сделаешь шаг, потом еще. Струя бьет по ногам, гудит. Все глубже и глубже каменное русло. Вот сшибет напором воды, затянет в водоворот. Страшновато. Не раз мурашки пробегут по телу. А не боишься. Любопытство разбирает, словно сам хочешь и ищешь приключений.
Тропа привела на пойменные луга. Раздолье низовое невелико. Пустошь с пролеском и кустарником. Полая предгорная полоса. Тропка почернела, скользит. Идешь по краю, по бугоркам… Неожиданно тропка исчезла. Трава стала жестче, земля под ней мягче: проминается, дышит. Иди, наслаждайся легким утренним шагом. Слушай, как мокрые от росы стебли шаркают по ногам… И вдруг набредешь нечаянно на тряскую подболотину, скрытую дерном. Трава поредела, кустиками пошла. Заплетаются в подъемах ступни. Не пора ли свернуть к насыпи? Не лучше ли по шпалам шагать? Нет, тянет на луга, на полянки ароматные.
Вдруг почувствуешь что-то твердое под ногой, потом жидкое, провальное. Кочка-коряжка с ершистой травой-растопыркой вырастет перед тобой, а рядом с ней, под бочком, лужица сине-красная блеснет. Пробежит по ней цветовая гамма, как птичье оперенье заиграет. И тут же поблекнет, полудеет, в ржавую пленку превратится. Испытывать судьбу не хочется. Прыгнешь на кочку, постоишь, оглядишься вокруг. Со всех сторон сочатся железистые глазницы. Попробуй, — ступи в эту диковатую жижицу — хорошо, по колено или по пояс уйдешь, а то и весь, по шейку или с головой. Поворачивай-ка лучше назад, на умятую протопинку, хоть и скользкую, но зато надежную.
Вся трасса в тропках. У каждой свой рисунок, свой звук. Каменистые, с выбоинами и белой пыльцой, карабкаешься в гору, ища поддержку в камнях-выступах, редких травинках и прутиках-побегах. Каменистые сменяются на глинистые, ползучие. Тут уж бери в руки палку или хватайся за корневища старых елей. А вот пошла сыпучая тропа, из песка, галечника, мелкой щебенки. Заберешься высоко, что-то не рассчитаешь в движении — и поехал вниз, увлекая за собой каменную сыпучесть и белую пыль… Куда спокойнее земляные проселковые тропки. С трещинками, ямками, с дождевыми лужицами. Заглянешь в них, и жуть охватит: голубое небо с белыми облаками. Кажется, сделай шаг и провалишься в плывущую пропасть. Знаешь, не провалишься. Просто детство вспомнится.
Исполосовали трассу «строительные» тропки. Изгибаются они вдоль глубоких глинистых котлованов и траншей, карабкаются на горки, навалы грунта, идут рядом с колеей, что продавили вдоль насыпи колеса тяжелых тягачей. Расквашенные тропки внутри поселков. Коричневая кашица по щиколотку. На резиновых сапогах словно носки надеты. Счистишь щепой и дальше, по сухому.
Потайные лесные и овражные тропки, соединяющие деревушки. Они продираются сквозь кустарник и колючки, цепляются за скальные прижимы над речками, теряются в хвойном сумраке леса и снова нарождаются на спусках и подъемах, вольготно разбегаются на земляничных холмистых полянах.
Все эти тропки потеснила главная тропа трассы — железная. Нелегко, конечно, пробивалась она сквозь дикое и прекрасное уральское вековечье! Потеснила, поувечила тропки и ручьи, холмы обнажила, болота пробудила от спячки. Не скоро залечатся раны. Но как бы ни было — дорога нужна людям. Значит, ей предстоит искать подход к природе, чтобы по-братски породниться со всеми оставшимися родниками, ручьями, лесами и тропками! Но все зависит от нас, людей!
«Тракторист трелевочного трактора ТДТ-40 тов. И… с разрешения главного механика выехал 10 апреля 1972 года на Сплавную за венцом ведущей звездочки. На Сплавной напился пьяным, не справился с управлением и затопил трактор в реке Белой…» — читаю в приказе начальника СМП-340 (№ 22, от 21
