подобное! Поймите, Грэг, я ни на пенс не верю, что Пашич жив. Мы имеем дело с чем-то другим…
— С кем-то другим, вы хотели сказать?
Болл не ответил. Значит, твердо решил настоять на своем. Странно… По-моему, ситуация предельно ясна: в этом спектакле участвуют всего три актера. Появление четвертого на такой обширной сцене, как абиссальная бездна Индийского океана, мне лично представляется невероятным. Куда ни поворачивай компас воображения, а стрелка все равно указывает в одном направлении: Пашич. И дико было бы думать, что здесь замешан кто-то другой… Впрочем, есть еще один вариант: в бункер колотят кальмары. Ну, скажем, тот, которого я встретил на карнизе… А передача? А надпись? Тоже кальмары?
— Свен, ради всего святого! — воскликнул я, в отчаянии сжимая ладонями голову.
Болл понял.
— Я не романтик, гипотез не измышляю, — сказал он, разводя руками. — Я только уверен в одном: это не Пашич. Это не может быть Пашич по чисто практическим соображениям.
Я свесил ноги в люк и задумался. С одной стороны, обстоятельства требуют немедленного выхода в воду, с другой… Болл только что был в воде и ничего не заметил. Я тоже находился в воде, когда впервые услышал загадочный стук. У меня буквально под носом расписали понтон. Безумец словно старается быть невидимым…
— Грэг, хотите хороший совет? Да, я хотел. Хороший — тем более.
— Не торопитесь в воду. Нам с вами в конце концов необходимо нормально спать и питаться.
Это я знал.
— Утром обсудим план действий за картой. Думаю, следует выйти вдвоем. Я не буду мешать вашим поискам, а вы поможете мне запустить агрегаты. Если, конечно, помощь потребуется.
Другими словами, целиком положиться на самотек… Минуту я колебался. «Гипотез не измышляю»! Ньютон с жабрами, Лаплас двоякодышащий. Очевидно, «измышлять» остается мне.
Я ушел в каюту и лег на диван, взгляд — в потолок. Прислушался. Тихо. Как здесь невыносимо тихо! Идеальные условия для размышлений. Н-да, если знаешь, с чего начинать.
Все начинается с Лотты. У меня и у них. Дюмон и Лотта, Лотта и Пашич. Наконец, Лотта и я. Кажущаяся взаимосвязь имен и событий ложная, но тем не менее поразительная… Дуговский обмолвился вскользь, будто Дюмона преследует женщина. Судя по глагольным окончаниям таинственный субъект, который вел передачу, тоже относит себя к женскому роду. И подкрепляет это свое утверждение надписью: Лотта. Метровыми буквами… Все бы ничего, но эти факты прямо связаны с помешательством Дюмона. И логики-то в них ни капли нет. И, вероятно, не будет. Во всяком случае, у меня такое ощущение. Там, где скрещиваются пути двух сумасшедших, логики нет и не будет…
А если все-таки есть? Ведь Дюмона преследовало то, что преследует нас. Я лично не сомневаюсь, что это — деятельность Пашича, хотя и не в состоянии понять, какая это блажь могли прийти в его больную голову. Я плохо разбираюсь в разновидностях маниакально-депрессивного психоза. И Болл, наверное, тоже. А жаль… Быть может, имеет смысл запросить по радио мнение специалистов-медиков? Запросить…
Ну и как мне сформулировать запрос? «Зеркально мыслящий Пашич настойчиво напоминает нам о своем присутствии, но избегает попадаться на глаза. Прошу собрать консилиум психиатров и выяснить заочно, в чем заключается идея фикс пострадавшего». А что, и соберут. И будут выяснять, и надают массу авторитетных рекомендаций. Н-да…
Может быть, Болл прав и это не Пашич? Но тогда кто? Кто?.. Конечно, Пашич. Но почему он не желает пользоваться скутерами и вообще любым подводным реквизитом, если не считать похищенных квантаберов? Странная принципиальность… Правда, я видел какую-то тень, округлую, с вырезом посредине. Но если это не тень одной из проплывших мимо акварина Мант, я отказываюсь понимать происходящее. «Верните безличность, нет равновесия»… Что правда, то правда — равновесия нет. Любопытно, кто из нас раньше свихнется, Болл или я? Наверное, я. У меня для этого больше причин.
Изучив потолок до мельчайших подробностей и сделав вывод, что результат моих размышлений самым недвусмысленным образом равен нулю, я поднялся и вышел в салон.
Перед сном Болл успел навести в салоне «порядок», и я потратил много времени, чтобы найти батиальную карту.
Карта представляла собой шедевр картографической замысловатости. Пятнадцать глубинных ярусов — девяносто прозрачных пластин. Надежда на визуальный разбор сразу померкла: такие карты требовали компьютерной дешифровки. Я разыскал пестро разрисованный карт-бланк с пометкой «М-2» и направился в рубку
В чреве пульта время от времени что-то негромко и мелодично позвякивало. Полупрозрачную толщу темной полусферы покалывали острые огоньки, мерцали пустые экраны. Выдвижной столик завален бумагами. Сверху — несколько исписанных от руки листков и графики. Почерк Болла. Я разложил бумаги по порядку и стал просматривать…
Умница, подумал я. Голова! И еще подумал, что я перед ним виноват. Но почему он молчал? Впрочем, виноваты мы оба. Взаимная подозрительность, обмен информацией сквозь зубы — вполне достаточно, чтобы извратить основной принцип разведки. Глупо. И самое глупое то, что мы оба знаем, как все это глупо, и ничего не делаем для большего взаимопонимания… Болл догадался использовать наиболее доступный канал информации, а я узнаю об этом случайно.
Он исследовал память Мурены и на основе полученных данных вычертил графики. Получалось: добыча тяжелой воды резко упала за несколько дней до того, как Дюмон покинул станцию. Кривые на графиках имеют ступенчатую форму. И там, где «ступеньки», множество пометок Болла: «В программе не задано! Кто выключал агрегаты? Зачем?» Да, эти выключения явно не подконтрольны Мурене, потому что дальше — серия проверок исправности роботов и правильности их программ. Но это ничего не меняет — ступеньки, ступеньки… Любопытно, что последняя попытка стабилизировать добычу не доведена до конца — вообще прекратили подачу энергии на агрегаты. Словно бы наши предшественники поняли бесполезность этой затеи. Или были заняты чем-то другим. Далее Мурена получает совсем уж необычное задание: составить программу для автоматического извлечения из атомного бункера небольшого количества радиоактивного изотопа тория! В огороде бузина, а в Киеве дядька…
Я машинально вытряхнул из футляра пластины батиальной карты и заложил их в приемный блок кодового устройства. Опустил в щель дешифратора карт-бланк. Мелодичный перезвон в чреве пульта украсился новыми тембрами. На экранах четкое изображение поперечного разреза нашего глубоководного поднятия. Минут пять я тупо смотрел на экраны, пытаясь вспомнить, по какому азимуту задал Мурене разрез…
Боллу я оставил записку:
«Очень сожалею о сегодняшнем инциденте. Еще раз приношу свои извинения: я не знал, что задуманный вами эксперимент с агрегатами, настолько оправдан. Вышел в воду в 5–45. Вернусь через двадцать часов. Делайте все, что считаете нужным.
Жму руку.
РЕКВИЕМ БЕЗДНЫ
Из-за неровной линии горизонта поднималась луна. Горизонт слишком близок, а луна слишком розовая. Даже не луна, а какое-то новое ночное светило, потому что луна не бывает таких огромных размеров и, главное, розовой…
Мне вдруг пришло в голову, что мы, люди, до крайности утилитарны. Даже в вопросах творчества. Мы не можем позволить себе роскошь сосредоточивать усилия за пределами действия принципа целесообразности. Океан может, ему плевать на принцип целесообразности. У него хватило фантазии сотворить эту великолепную живую планету (почти целиком из воды), а мы, его прямые потомки, разинув от восторга и удивления рты, ломаем головы над вопросами «как» и «зачем». И страшно завидуем. В своих
