— Если можно, эвгина, я воздержусь.
— Не смею настаивать. — Она обернулась. — А чего вы хотите? Чего вы хотели бы в этом своем отпуске?
— Как можно ближе взглянуть на островной фестиваль.
— Сколько угодно! Сейчас все увидите. Представление начинается. Первым номером — Вината Эспартеро. Прекрасный, кстати, образец расорга.
Кир-Кор не поверил ушам.
— Вината — расорг? — переспросил он. — Не может быть!..
— Почему это вас взволновало?
Он не ответил.
Пока от Театрального разбегались светлые кольца, Марсана поделилась секретом местного полишинеля:
— Голубоглазая, беловолосая девица скандинавского происхождения Биргитта Эдельстам. Обладая сильным, «атакующим» голосом, она… Понимаете ли, ей просто необходим был облик гордой испанки. Бывает, расоргами становятся из любви к искусству.
Он молча смотрел, как над верхушкой острова развертывается голубое крыло. Грани архитектурной диадемы вспыхивали лучами холодного света.
— Помню, Биргитта пела и танцевала фанданго, встряхивая беленькими волосенками, — продолжала Марсана. — Это было смешно, ее никто не принимал всерьез. А теперь Вината Эспартеро вполне могла бы соперничать с легендарной Кармен. Властная, порывистая, резкая… Изменился даже характер.
— Эспартеро очень талантлива, — вставил Матис.
— Эспартеро безумно талантлива, — уточнила Марсана.
«Это я, увы, уже испытал на себе», — подумал Кир-Кор.
Луна окатила остров ливнем фиолетовых лучей. Розовое крыло декоративной светопластической скульптуры с внезапностью взрыва развернулось во весь небосвод. Посветлело над морем, ясно обозначилась граница между воздухом и водой. Свечение длилось недолго, и, пока оно длилось, он чувствовал на своем лице взгляд Марсаны.
Зарево угасло. Под куполом ночного неба возникло пурпурное сияние, вода отразила густой и протяжный, сразу проникший в грудь колокольный удар.
Производителем красочных фантасмагорий такого масштаба была, конечно, Луна. Кир-Кор с прищуром взглянул на многоцветный букет колких точек, пылающих в Заливе Радуг. Батарея дальнобойных динаклазеров работала в «мягком», конечно, режиме, но плавать под ее прицелом — удовольствие сомнительное. Это как прогулка в тени деревьев, под одним из которых дремлет лев. Кстати, по новастринскому календарю после дня стерха наступает ночь тигра. На Финшелах ночь тигра обещала быть ночью разочарований…
Театральный — словно дымчато-сизая с красными сколами глыба стекла. Синей зарницей полыхнула его роскошная диадема — и над сценическим центром главного фестивального действа возник на большой высоте зеркальный мираж: атмосферное зеркало отразило внутренность многолюдного амфитеатра.
Отлакированное пурпуром море стало наполняться химерами светопластики. В бушующей пене декоративно-зеленых волн с трубным ревом мчалась на рыбохвостых конях яркая, сумасшедше-крикливая кавалькада Нептуна. Кир-Кор опять посмотрел на зеркало миража. Знатоки правы, амфитеатр забит людьми до отказа.
— Пора, — непонятно кому сказала Марсана.
Третий удар невидимого колокола — ив красном пространстве подлунного мира устрашающе вспухло облако черных и пепельно-серых дымов. Как вулканический выброс. В дымных локонах тонули светляки Приземелья — орбитальные станции, космопромы, терминалы, зеркала орбитальных платформ, — и Кир-Кор уж было решил, что устроители спецэффектов в чем-то здорово промахнулись. Облако громоздко поворачивалось под аккомпанемент какого-то невнятного дребезжания с очень слабой претензией на музыкальность, источником звука была, несомненно, вода. И чем дальше, тем больше оно, это странное облако, походило на колоссальный парик из темных волос…
Кир-Кор осознал вдруг, что видит перед собой сотворенное в атмосферном объеме изображение головы. Профиль Винаты. Черные дуги бровей, идеально прямой нос расорга, приоткрытые пухлые губы.
В завершающей стадии поворота — знакомый взгляд по-колдовски сумеречно-глубоких карих глаз. Тех самых, которые, говорят, отливали когда-то голубизной…
Как, пену, смахнул с водного зеркала невнятное дребезжание мощный поток органоподобных созвучий, и на поверхности моря восстали мириады фонтанных струй. Начиналось не представление, а наваждение пополам с наводнением. Высокие струи участками размывали голову атмосферного колосса — «выедали» большие проталины, — и наконец сквозь арочную готику его стеклянистого остатка опустилась на поле фонтанов фигура женщины в белом. Темноволосая голова, обнаженные плечи… Фигура увеличивалась в размерах, вспененный шлейф концертного платья сеял в фонтанных аллеях электрическое сверкание.
— Теперь пора, — сказал Матис и с помощью спикарда направил судно вперед.
Казалось, катамаран приближался к айсбергу. Суденышко шло на белую стену, казалось, как на таран…
Вместо удара таранного был удар по глазам плеснувшей в лицо белизны. И опять — фонтанное поле, но уже с иным рисунком танцующих струй. И женщина в красном. За ее спиной — спокойный свет декоративно увеличенного Сатурна с контрастно-угольной тенью Кольца. Кир-Кор, неподвижно стоя со скрещенными на груди руками, смотрел на Винату. Вернее — на смуглую ипостась Биргитты Эдельстам… В красном Биргитта очень напоминала Винату фестиваля в Созополе. Ту, с которой он два года назад- целовался на теплом песке у опрокинутой кверху дном лодки. Ночь любви случилась безлунная, звездная, фонтанирующий весельем Созопол светил огнями через залив, пахло морем, фиалками, спелой вишнев и дымом догорающего на холме костра, и этот смешанный аромат долго потом снился ему в Россоше на Новастре. Снился даже чаще, чем сама Вината. Наверное, это к лучшему. Слишком часто видеть Винату во сне — верный шанс сойти в конце концов с ум>а от желания и тоски. Возможно, ему было бы легче, если б он знал, что внешность Винаты — мираж, сценический образ…
Музыка набирала немыслимую для открытого пространства глубину и мощь. Звучали волны, звучала вода. Незнакомая ритмика резких, но красивых созвучий. Фигура Винаты умножилась: семь разновеликих фигур в одеждах семи цветов спектрального ряда. Самая крупная, та, которая в фиолетовом, тонула в объединенном сатурнб-лунном сиянии. Которая в голубом, купалась в лучах «диадемы» — потускневшего острова. Которая в красном, напрямую, будто огонь по струне, скользнула к катамарану, дьявольски правдоподобно возникнув у самого борта перед канатами релинга, и неулыбчиво, мельком взглянула на палубу с высоты своего четырехметрового роста. Кир-Кор, холодея, почувствовал, что это ему, неприятно.
Тряхнув головой, многофигурная Вината вскинула подбородок, запела. Ее голос ошеломлял реализмом присутствия. Больше, впрочем, ошеломляла фигура певицы у борта. Мучительно было видеть ее напряженное горло.
За спинами новых своих друзей Кир-Кор сел на упругий канат релинга и, не глядя на Винату-Биргитту и не вникая в смысл слов ее песни (текст был глуп и не стоил созданной для него мелодии), — печально задумался о печальном, не понимая, откуда печаль. Переливался красками просторный мировой аквариум, в котором плавали рыбы-образы, рыбы-сны, рыбы-фантомы, на которые Кир-Кор тоже почти не глядел, — и над всем этим реял, все это заполнял, насыщал невыразимо прекрасный голос.
И не нужна была особая проницательность, чтоб догадаться: хозяйка этого голоса счастлива. По крайней мере — сегодня. «А завтра я ее не увижу», — думал Кир-Кор. Он твердо знал, что завтра он ее не увидит. Об этом кое-кто позаботится. Еще до того, как она проснется, утомленная суетой фестивального вечера. К тому ж, если женщина счастлива, вряд ли придется ей кстати незапланированная внезапность. В образе позапрошлогоднего любовника — тем более.
Сейчас его занимало, как будет происходить его расставание с этой роскошной планетой. И когда?
