своего измученного лица. Сглотнул что-то мешавшее в горле, спросил:
— Там… все погибли?
Вопрос был риторический, отвечать не хотелось. Но этот парень (по сути, еще ребенок) держался сегодня как настоящий мужчина, а посему имел право рассчитывать на соответственное к себе отношение.
— Гор Гайдер — наверняка, — ответил Кир-Кор.
Заливая место аварии пронзительно-ярким полыханием малиново-красных мигалок, подкатывали один за другим реаникары — белые трехколески, очень похожие на больших голубей, опоясанных красными лентами.
— Реаникары нашего госпиталя, — прошептал Лирий Голубь.
«Голубкам с мигалками тут будет что склевать», — подумал Кир-Кор. Посоветовал:
— Не смотрите туда, не надо.
Он выключил видеоматику (пояс нижнего обзора угас), опустил пилот-ложементы на плашере так, чтобы сквозь блистер не было видно ничего, кроме подия и фасада «Ампариума». Послышался неприятный свист: на фоне фасада появились эйробусы — два синих шара с полной выкладкой посадочных сигнальных огней. Усиливая свист, сферические аэромашины стали опускаться вертикально, — люди на подии махали руками.
— Скажите мне, пожалуйста, юноша… Перед тем как вы потеряли сознание от внезапной боли еще там, над океаном, тоже были приступ тяжести и хорал?
— О, вы про это знаете… Да.
— Первый приступ был сильнее, а хорал отчетливее?
— Гораздо сильнее. Мне слышалось, хор пел о каких-то колодцах. Я зримо представил себе их огромные темные дыры… Мне показалось, я падаю в черную пропасть среди разноцветных дымов.
«Ему показалось!..» — подумал Кир-Кор. Поймал на себе быстрый взгляд интротома. Объяснил:
— Это был черный эгрегор.
— Пейсмейкеры?
— Скорее всего. И вот дилемма… То ли вид круглых посадочных знаков здесь вызвал у нас бессознательный рецидив ранее навязанной нам апперцепции…
— Рецидив зомби то есть?
— Зомби? Нет, зомбировать нас не ус, пели. Просто враждебная пси-атака. Не слишком продолжительный, но многослойный, а потому глубоко проникающий пси-радиационный натиск.
— Извините. То ли?..
— То ли мы все просто жертвы банального повторения пси-натиска перед посадкой. И знаете откуда? Из-за стеклянных площадей этого роскошного здания. — Кир-Кор ощупал глазами неосвещенные изнутри участки фасада.
— Черный эгрегор из «Ампариума»?!
— Такое в принципе невозможно, да?
Лирий Голубь открыл было рот. Вдруг закрыл. Снова открыл. Сказал наконец:
— Если бы вы спросили меня об этом позавчера или послезавтра, я ответил бы — да, невозможно. Но сегодня так ответить я не могу…
— По причине, простите?..
— Вчера здесь начался внеочередной Коллегиальный Собор эвархов философской школы Ампары. Это у нас называется — Большая Экседра. Закончится завтра.
— О-о-о, — протянул Кир-Кор, — какая изумительная для меня неожиданность! Есть шанс встретиться с магистром ордена пейсмей-керов нос к носу?
— Естественно. Большая Экседра подразумевает собрание высших авторитетов всех направлений школы Ампары.
— Выходит, сам Джугаш-Улья Каганберья здесь…
— Да. И двенадцать его статс-комиссаров.
«Маракас!.. — подумал Кир-Кор. — Вся самая ментаактивная часть пейсмейкерской рати». Пробормотал:
— Значит, Большая Экседра… Вот почему Ледогоров надел импозантную мантелету…
— Мантелету? — переспросил Лирий Голубь. — Когда учитель напутствовал меня и провожал на встречу с вами… это было перед вечерним коллегиумом первой экседры Зыбкой Безупречности Ума… мантелеты на нем не было!..
— После коллегиума надел, чего уж проще. Первая «эзбушка», значит, уже состоялась… О, простите меня! Сорвалось с языка совершенно непроизвольно…
— Откуда вы, Кирилл Всеволодович, знаете? Насчет мантелеты? — Юноша, казалось, был удивлен и встревожен.
— Во время нашего эгрегора подсмотрел. Я ничего не выдумываю — на экзархе была иссиня- фиолетовая мантелета. Со знаком Ампары, естественно. Аметистовая фибула на плече… Это что, для вас очень важно?
— Если все так, как вы говорите, то Агафон Виталианович теперь не эк… не совсем экзарх.
— Да? Кто же он теперь?
— Фундатор.
— Что за должность? Глава всей школы Ампары?
— Школа Ампары не признает над собой индивидуальной власти, — как-то совсем отрешенно произнес Лирий Голубь.
— Выходит — звание?
— Любые звания пустозвучны и малофункциональны.
— Юноша, вы меня интригуете.
— Фундатор — это иносказание иноимени.
— Мудрено. Проще нельзя?
— Затруднительно. Это очень емкое понятие.
— Самое емкое понятие в человеческом обществе — Совесть. Не значит ли это, что понятие «фундатор» — некое словесное воплощение понятия «Совесть»? Ну, скажем, «Совесть философской школы»?
— Любой член девидеры — Совесть нашей философской школы.
— Я полагал, это прежде всего прерогатива эвархов.
— Эвархи — Совесть планеты.
— Хорошо… А фундатор?
— Фундатор избирается Собором философов на два года и обречен на стояние в истине до конца.
Кир-Кор покосился на собеседника. Лирий Голубь по-прежнему вид имел грустный и отрешенный, и чувствовалось, что он размышляет о чем-то весьма невеселом и разговор поддерживает только из вежливости.
— Простите, юноша, здесь просматривается логическая тонкость. Можно, конечно, стоять в истине до конца, если есть гарантия, что знаешь про истину все…
— Про истину нельзя знать всего.
— Вот! И как же тогда «стоять в истине до конца», если точно не знаешь, что именно отстаиваешь?
— Отстаиваешь этимон. От рождения его до расцвета.
— Двуязычная тавтология. Этимон в переводе с латинского — истина.
— Этимон — живой организм истины, он дышит, развивается, проходит свои эволюционные стадии. Он как ребенок, с ним надо бережно обращаться. Его надо самоотверженно защищать.
— Так-так… первый проблеск. Фундатор считается опытной нянькой?
— Не обязательно. На Большой Экседре философы избирают фундатором человека, которому в принципе можно доверить истину, как доверяют малолетнего ребенка.
— В надежде на то, что фундатор приобретет опыт няньки по ходу дела?
