помнил, как Настя порой говорила в сердцах: у нас есть бабушка вообще или её нет? Выходило, что бабушки у них не стало, зато появился экстрасенс…
Андрей открыл дверь в комнату Аркаши.
— Мама, ко мне нельзя! — Аркаша сидел спиной к входу. — Я же просил тебя.
За столом при свете настольной лампы, младший брат выпаивал из платы детали и аккуратно складывал их в разнокалиберные баночки и коробочки. Это было давней страстью Аркаши. Просто однажды в детстве кто-то завидев его с паяльником, похвалил и сказал что-то вроде: какой умный мальчик. С того самого времени Аркаша частенько «паял». Выпаивал детали и раскладывал их по коробочкам, подписывал, хранил их и… никому не говорил, зачем он это делает. Андрей считал, что брат просто хочет временами быть тем самым «умным мальчиком», которого похвалил взрослый.
Седая шевелюра Аркаши была растрёпана. Комната скрывала в полумраке беспорядок. Кресло возле приоткрытого окна заставило Андрея вспомнить, как они жили здесь мальчишками вдвоём и пододвигали это кресло к окну, чтобы встать на него и покурить, часто оглядываясь на дверь, не войдёт ли мать?
Возле входа на грязной тряпке, оттаивая после улицы, стояли зимние ботинки. На вбитом в стену гвозде висела многострадальная дублёнка, которую Андрей уже лицезрел, когда брат заявился к нему избитым после банкета. Рваные раны дублёнки были зашиты белыми нитками.
Аркаша, не оглядываясь, взъерошил волосы рукой и сказал, продолжая что-то делать.
— Мама, я же просил.
— Я и не вошла. Это брат к тебе пришёл, — сказала Елизавета Сергеевна и вышла из комнаты, оставив братьев наедине.
Андрей положил руку на плечо Аркаши. Брат вздрогнул, обернулся. От паяльника, которым он копался в плате радиоприёмника шёл ядовитый дым канифоли.
— Я знаю, что ты чувствуешь к Насте, — облизывая губы, сказал Андрей.
— А что я чувствую? — глаза Аркаши забегали по комнате.
— Сам знаешь, что это и как выглядит! — повысил голос Андрей.
— Ты не понимаешь меня, — сказал Аркаша. — Никогда не хочешь даже понять родного брата!
— Пошёл ты к чёрту, — сказал Андрей. — Почему ты всё время думаешь, что ты кому-то интересен? Думаешь, все спят и видят узнать, отчего ты поседел в свои тридцать пять? Плевать всем на тебя, Аркаша. Зачем ты своровал Настин шарфик? Отвечай!
— Хочешь, ударь меня, — сказал Аркаша. — Ну?
— Ты дурак что ли?
— Да. Конечно. Младший братик у вас всегда дурачок. Вы всегда ненавидели меня…
— Заткнись! — не выдержал Андрей. — Как ты идиот не поймёшь, мы никогда не смеялись над тобой, после того как закрывали дверь. Я помогал тебе всегда искренне.
— Вот только не надо врать, — с трагичностью и нараспев произнёс Аркаша.
— Что тебе нужно от нас? Зачем ты украл шарфик? Колдовать? — спросил Андрей.
— Думай, что я фетишист, — прошептал Аркаша. — Думай, что хочешь, Андрей. Только уходи отсюда. Я же знаю чьих это рук дело. Это всё Ким подстроил!
— Пошёл ты! — Андрей схватил брата за шиворот, выволок из-за стола.
Да смирение, да спокойствие. Но ведь нельзя вечно прощать ему? Ведь даже сейчас, Аркаша пытается перетянуть одеяло на себя, свалить всю вину на Кима.
— Господи, Аркаша, ты хоть понимаешь, что всё это по-настоящему? Ведь ты взрослый мужик. Посмотри как ты живёшь!
— Ты говоришь, как Ким! Не надо меня учить жизни!
— Да. Говорю. И всегда говорил. Ты столько раз приходил ко мне, и каждый раз смотрел на неё… — Андрей покачал головой. — Ещё немного, Аркаша, и я не сдержусь.
— А я и жду, — прошептал Аркаша. — Когда ты не сдержишься. Когда ты покажешь своё нутро. Потому что ты такая же гниль, как Ким! Ты ненавидишь меня! Вы все меня ненавидите. Все. Всегда ненавидели!
— Ой, дурак. Где шарфик? — спросил Андрей. Аркаша кивнул на кровать, заваленную одеждой и старыми книгами. Андрей вытащил шарфик и покачал головой. — Ты безнадёжен, брат.
— Это ты безнадёжен со своей рабской религией. Тебе никогда не вместить…
Андрей не выдержал. Пафос слов брата так не совпадал с его поступком, со всей его жизнью, что Андрей не вытерпел.
Он залепил Аркаше пощёчину!
Раньше он никогда не бил брата. В детстве случались редкие потасовки, из которых он всегда выходил победителем. Но вот так — по-настоящему и обидно, он ударил в первый раз.
Аркаша прижал к щеке ладонь. Его голова затряслась как у паралитика.
— Ты и Ким одно и тоже, — из глаз Аркаши выкатилась слеза и остановилась возле ноздри, похожая на слизняка. — Если ты попал под энергетику Кима, он и тебя достанет. У него чёрная аура!
— Ким просто лысый здоровяк. А вот тебя лечить нужно, Аркаша.
Андрей взглянул на шарфик, и ему снова вспомнилось, как выбирали они его в бутике. Как радовалась Настя, что купила вещь. Свою вещь…
Этот гад словно чувствовал, что взять.
— Я не знаю, что ты испытываешь к Насте, — Андрей не смотрел на Аркашу. Ему не хотелось видеть бордовое пятно на щеке брата. — Я не знаю, что ты возомнил о себе…
— Я что не могу любить её? — воскликнул Аркаша.
— Да что ты можешь знать о любви? Ты же, как был ребёнком, так им и остался! Что ты можешь знать об уважении к женщине? Ты ненормальный, Аркаша. Слышишь меня?
Андрей ещё сильнее осознал глубину происшедшей трагедии. Всё время пока он мнил себя этаким Моисеем, водящим за собой народ, его младший брат похотливо смотрел на Анастасию. Сколько мыслей подлых, сколько мыслишек эта сволочь перебрала, валяясь вот на этом заваленном хламом диване.
— Всё, Аркаша. Если ты хотя бы на пушечный выстрел подойдёшь к Анастасии или Кате. Я сделаю тебе очень больно, — сказал Андрей. — Намного больнее, чем эта пощёчина.
— Ты же христианин? — осклабился брат. В его глазах плескалось понимание собственной подлости, — Ты же должен помогать мне. Прощать меня.
— Нет, — Андрей сглотнул тугой комок. — Я ничего тебе не должен.
— Ты должен всё прощать! — взвизгнул Аркаша. — Абсолютно всё.
Андрей вышел из комнаты брата, сжимая в руке осквернённую вещь Анастасии. В квартире плескался запах ароматических свечей. Андрей бросил взгляд в комнату матери и сразу же отвёл его.
Госпожа Елизавета смотрела на огонь свечей, отражавшихся кругляшками света вокруг пламени в зеркале большого трюмо. На лице матери был нанесён крем синеватого цвета, а на глазу лежал чайный пакетик. Андрею показалось, что лицо матери походит на лицо трупа с выдавленным глазом.
Елизавета Сергеевна наклонила голову, прощаясь со старшим сыном. Свечи дрогнули, затрепетали, как жёлтые бабочки.
13
Случалось за жизнь всякое. Бывало, что Андрей серьёзно порывал с близкими и друзьями. Потом возникало ощущение сквозняка в груди. Холод и пустота. Словно бы был припаян человек к тебе невидимой для глаз душевной диффузией, а потом раз и отодрала его судьба.
Аркаша заявился к Андрею домой уже на следующий день. На Андрее был надет яркий спортивный костюм. В руках Андрей сжимал метлу и морщился, глядя на кучу грязной смеси снега, земли и мёртвых листьев, которую смёл с дорожки в канаву.
Аркаша смотрел себе под ноги. Седые волосы растрепались и повисли с головы как верёвки. Его рваная дублёнка сделала бы честь бомжу.
Облака на небе бежали от солнца, как грабители банка от полиции. Белые снежинки в прозрачном
