Калинин и секретарь ВЦИК А.С. Енукидзе. Подчеркивалась необходимость поднять авторитет СНК и ВЦИК. Сессии последнего предполагалось созывать не от случая к случаю, а не реже, чем через три месяца и продолжительностью до двух недель «для разработки основных вопросов законодательства и для систематического контролирования работы наркоматов и СНКома»[167] .
Учитывая эти предложения, XI съезд партии особо отметил, что «партийные организации ни в коем случае не должны вмешиваться в повседневную текущую работу хозорганов и обязаны воздерживаться от административных распоряжений в области советской работы вообще. Парторганизации должны направлять деятельность хозорганов, но ни в коем случае не стараться заменять или обезличивать их. Отсутствие строгого разграничения функций и некомпетентное вмешательство приводят к отсутствию строгой и точной ответственности каждого за вверенное ему дело, увеличивают бюрократизм в самих организациях, делающих все и ничего, мешают серьезной специализации хозработников, – изучению вопроса во всех деталях, приобретению действительно делового опыта, одним словом, затрудняют правильную организацию работы... Парторганизации сами разрешают хозяйственные вопросы лишь в тех случаях и в той части, когда вопросы действительно требуют принципиального решения партии»[168] .
К этому времени в Советском управлении отчетливо выявился и традиционный для России самодержавный тип власти. Надо сказать, что и в самой партии раздавались протесты против диктаторской роли Центрального Комитета. На IX съезде РКП(б) в 1920 г. Т. Сапронов, лидер группы «демократического централизма», назвал ЦК «маленькой кучкой партолигархии». Ленин же тогда этим протестам значения не придавал и никак к ним не прислушивался. Он отвечал на них следующим образом: «Cоветский социалистический демократизм единоначалию и диктатуре нисколько не противоречит, волю класса иногда осуществляет диктатор, который иногда один более сделает и часто более необходим»[169]. «Да, диктатура одной партии! Мы на ней стоим и с этой почвы сойти не можем, потому что это та партия, которая в течение десятилетий завоевала положение авангарда всего фабрично- заводского и промышленного пролетариата»[170].
Ленин, конечно, был диктатором, но диктатуры партии как системы, хотя он не раз говорил о ней, при нем еще не существовало. В ленинский период диктатура партии осуществлялась личностно. Трудно себе представить в то время кого-либо другого на месте Ленина в СНК, Дзержинского в ВЧК, Троцкого в Реввоенсовете и др. Позже, в условиях системы «диктатуры партии», личность уже не имела такого значения. Все определяло место в партийно-аппаратной иерархии. Место возвеличивало человека, а не наоборот. «Незаменимых у нас нет», любил говорить Сталин. Для создания такой системы понадобилась целенаправленная политика послеленинского руководства партии, каждодневная работа Секретариата ЦК во главе со Сталиным, его особая кадровая политика, все стремление Сталина к единоличной власти, которую он в результате получил путем интриг, политики групповщины, шантажа и прямых репрессий. Главным результатом такой политики явилось рождение внутри партии особой «партии аппарата», такой, какой он ее себе изначально представлял: «Компартия как своего рода орден меченосцев внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность». Свое представление о месте и роли партии в системе Советской власти Сталин высказал под впечатлением Х съезда РКП(б) в июле 1921 г. в наброске плана брошюры «О политической стратегии и тактике русских коммунистов», опубликованной лишь спустя 25 лет[171].
2. СЕКРЕТНАЯ ПАРТИЙНО-ГОСУДАРСТВЕННАЯ РЕФОРМА
1922 - 1923 гг. И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
Решающим фактором перехода к политике «диктатуры партии» стали изменения, происшедшие в руководстве партии. Основное место в так называемом коллективном руководстве, которое начало складываться после первого приступа болезни Ленина 25 27 мая 1922 г., заняла «тройка»: Зиновьев – Сталин Каменев. Ее поддерживало большинство Политбюро. Эта «тройка» стала теснить Троцкого, всячески ограничивая его участие в руководстве страной. Причем, если Ленин в 1921 г. был озабочен вопросом об организационном сдерживании Троцкого, то новое руководство партии стремилось к политическому сдерживанию Троцкого и, в конечном счете, отстранению его от власти.
Все основные вопросы фактически решались «тройкой». Лишь формально они утверждались на Политбюро в присутствии Троцкого. «Тройку» занимало больше всего не рациональное решение проблем, а удержание власти любыми средствами. Естественно поэтому, что Зиновьев – Сталин Каменев нуждались в авторитарных методах руководства и закреплении политики «диктатуры партии».
Собственно говоря, такая политика явилась по сути настоящей партийно-государственной реформой, проведенной секретно в 1922 – 1923 гг. Свое восприятие происходящего оставил А.М. Назаретян, который в то время был одним из секретарей Сталина. В письме к Г.К. Орджоникидзе (не позднее 9 августа 1922 г.) он писал: «Сейчас работа Цека значительно видоизменилась. То, что мы застали здесь, - неописуемо скверно. А какие у нас на местах были взгляды об аппарате Цека? Сейчас все перетряхнули…»[172]. Главной целью этой реформы было установление диктатуры узкого круга партийного руководства, опирающегося на аппарат и через него передающего директивы партийным комитетам, которые таким же образом действовали по отношению к партийным организациям. Тем самым окончательно устранялась прежняя модель господства вождей – трибунов – масс и оттеснялись от руководства Ленин и Троцкий. Власть, организованная по такому типу, действительно оказалась диктатурой партии, но полнота власти сосредоточилась в руках единиц на самом верху.
Эта партийно-государственная реформа, во-первых, включала в себя особую кадровую политику, суть которой Сталин сформулировал впоследствии в выражении, ставшем крылатым: «Кадры решают все». Вся кадровая политика находилась с этого времени в компетенции Оргбюро и Секретариата ЦК. Практическим шагом на пути осуществления кадровой политики в партии, а затем и в стране стали новые положения в уставе партии, который приняла XII Всероссийская партийная конференция (4 7 августа 1922 г.). Устав готовила комиссия под председательством Молотова. Незначительное на первый взгляд дополнение о том, что для секретарей губкомов устанавливается обязательный партийный стаж до 1917 г. и утверждение вышестоящей партийной инстанцией (лишь с ее санкции допускалось исключение в величине стажа), имело принципиальнейшее значение для формирования всей кадровой политики в партии. Это утверждение секретарей означало их фактическое назначение, смещение неугодных и продвижение угодных. В Секретариате ЦК очень быстро была отлажена именно такая система учета руководящих партийных работников и их распределения - в связи с этим особую роль стал играть Учетно-распределительный отдел (Учраспред). М. С. Восленский в своей книге привел рассказ о том, что «картотеку на наиболее интересовавших его по тем или иным соображениям людей Сталин с первой половины 20-х годов вел сам, не допуская к ней даже своего секретаря»[173]2. С того времени появилось выражение «ходит под Сталиным», которое относилось к коммунистам, находившимся в распоряжении ЦК, но еще не получившим назначения[174]3.
Кредо своей кадровой политики Сталин выразил в организационном отчете ЦК на XII съезде РКП(б): «После того, как дана правильная политическая линия, необходимо подобрать работников так, чтобы на постах стояли люди, умеющие осуществлять директивы, могущие понять эти директивы, могущие принять директивы, как свои родные, и умеющие проводить их в жизнь. В противном случае политика теряет смысл, превращается в махание руками»[175]4.
Принципиальное значение имели также пункты нового устава партии о назначении Центральным Комитетом партии редакций центральных органов, работавших под его контролем (таким образом под жесткий идеологический контроль ставились средства массовой информации), и о том, что он распределяет силы и средства партии и заведует центральной кассой[176]5.
Проведение политики «диктатуры партии» предусматривало не только подбор руководящих работников и их расстановку на соответствующих местах. Одного этого было бы недостаточно, чтобы «возникла нужная симфония»[177]6 как образно выразился М.
