– К больным он ездил на своей машине или ходил пешком?
– Когда как. Если вызовов было много и больные жили далеко друг от друга, тогда на машине. Но вообще-то он предпочитал ходить пешком и никогда не уставал.
– Как же он успевал прочесть столько книг?
– Воскресные дни он любил проводить дома и редко куда-нибудь уходил.
– А когда ты видела его в последний раз?
– Я уже говорила Бласу. В среду, в седьмом часу, он отправился с визитами к больным, мы распрощались с ним у дома, и с тех пор… На следующее утро я, как обычно, пришла сюда, но кровать его стояла неразобранной.
– Что же, по-твоему, с ним могло случиться?
– Понятия не имею.
– Ты ведь единственная в нашем городе, кто хорошо знал его.
– Да, конечно. Но сами понимаете, он не делился со мной, а я ни о чем его не расспрашивала, кроме того, что касалось хозяйства. Он самый обыкновенный человек. И знаете, Плиний… ой простите, я хотела сказать Мануэль!.. Его самым большим другом был нотариус.
– Но хоть какое-то предположение у тебя есть?
– Есть одно, но оно покажется вам смешным.
– Какое же?
– Просто ему все осточертело, и он удрал. – Удрал? Пешком?
– Может, пешком, а может, уехал куда-нибудь на рейсовом автобусе. Я так подумала, потому что он часто повторял: «Эта холостяцкая жизнь стоит у меня поперек горла».
– Так, может быть, у него была какая-нибудь сердечная привязанность?
– Вряд ли. Многие думают, что между нами что-то есть, но они ошибаются. Дон Антонио ни разу не оскорбил меня ни словом, ни жестом. Да, честно говоря, я хоть и не замужем, но он тоже не привлекает меня как мужчина. Доктор всегда хорошо относился ко мне, ничего не могу сказать о нем дурного, но слишком уж он пресный.
При этом она игриво, со значением посмотрела на Мануэля, давая ему понять, что в ее вкусе такие мужчины, как он.
__ Куда же все-таки запропастился Браулио?… – спросил вдруг привратник.
– Черт подери! Верно… – удивился дон Лотарио. – Пойду взгляну.
– Вот был бы номер, если бы он тоже исчез! – засмеялась Гортензия.
– Идите сюда скорее! – позвал их доя Лотарио, появляясь в дверях. – Вы только посмотрите на этого типа!
На кровати доктора, широко раскинувшись и надвинув на глаза берет, крепко спал Браулио, храпя на все лады.
– Хорош, нечего сказать! – воскликнул Плиний. – Ну да ладно, пусть поспит, пока мы разговариваем.
Они стояли в коридоре рядом со спальней.
Плиний снова принялся расспрашивать Гортензию, но уже не с таким рвением.
– А прежде дон Антонио никогда не исчезал? Может быть, не так надолго?
– Что вы, Мануэль! Если он куда-нибудь уезжал, даже ненадолго, то тщательно готовился к отъезду. И всегда точно называл мне день своего возвращения.
– Блас, кто-нибудь засиживался у него до поздней ночи?
– По-моему, нет, Мануэль. Правда, я всегда засыпаю в десять вечера, но, мне кажется, такого не бывало.
– Я тоже никогда не замечала каких-либо следов вечеринок, – добавила Гортензия.
– Ну что ж, завтра утром обязательно постарайтесь выкроить свободную минутку и зайти в жандармерию, чтобы сообщить о случившемся. А о нашем с вами разговоре никому ни слова… Впрочем, если у вас вдруг появится желание еще раз повидать меня или рассказать что-нибудь новенькое… это уж ваше дело.
– Ясно, Мануэль, будьте покойны, – ответил Блас, подмигивая.
Плиний взглянул на сонную Гортензию. В глазах ее уже не было испуга, и натянутая улыбка исчезла с ее губ. Гортензия казалась совершенно отрешенной.
– Ты слышишь меня, Гортензия?
– Да, сеньор, обещаю вам.
С величайшим трудом растолкали они спящего Браулио. Несколько секунд философ озирался по сторонам, не понимая, где он находится.
– Пора, маэстро, уже светает, – сказал ему Плиний.
– Знаешь, Мануэль, – устало произнес он, – баранья голова окончательно доконала меня.
