знакомых не прекращались ни на минуту на протяжении всего дня. Поэтому Мануэль, проглотив десерт, поторопился покинуть дом.
Сжав в зубах сигарету и заложив руки за спину, он устремился в казино «Сан-Фернандо», чтобы выпить послеобеденную чашечку кофе.
В это раннее время у стойки стояли лишь несколько любителей аперитива.
Плиний сел за столик в глубине бара и после сытного обеда погрузился в дрему. Ему приснилось, будто он превратился в сноп пшеницы и летает над площадью.
Его разбудил Маноло Перона, который принес чашечку кофе.
– Добрый день, Мануэль. Вздремнули?
– Да, немножко, Маноло… И знаешь, мне приснилось, будто я сноп пшеницы и летаю над площадью.
– Неужели?
– Представь себе, летал во сне…
– Что бы это могло значить, Мануэль?
– Не знаю… возможно, что жители нашего города даром кормят меня за мое безделье.
– Ну, уж вы скажете. А дон Лотарио тоже летал с вами?
– Нет… ведь он живет на свои доходы.
– Что слышно новенького об исчезновении дона Антонио?
– Откуда мне знать? Сегодня утром приехал инспектор из Алькасара. Посмотрим, может, ему удастся что-нибудь выяснить.
– Вряд ли… Зато вы наверняка уже знаете о пропаганде мятежников на кладбище.
– Да, утром мне рассказал об этом алькальд.
– И что же он говорит?
– Убежден, что ерунда какая-нибудь… Но кое-кто серьезно обеспокоен, потому что там ругают Франко, если верить словам алькальда. А ты что слышал?
– Что скорее всего это радио.
– Но ведь радио не может все время поносить Франко и существующий в стране режим.
– А может быть, в этот час какая-нибудь зарубежная страна ведет антифранкистскую пропаганду на испанском языке.
– И где же находится этот приемничек?
– Чего только не говорят на этот счет.
– Например?
– …Сейчас я вернусь, Мануэль, – сказал Перона, поднимаясь из-за стола, так как его подзывали только что вошедшие посетители.
Плиний снова задремал, но ему уже больше не снилось, что он сноп пшеницы и летает по воздуху. Во второй раз его разбудил Фараон.
– Ты никак спишь, дружище?
– Чего тебе, Фараон?
– Ничего. Просто вижу, ты тут сидишь один, в сторонке, да еще в столь неурочный час…
– Я удрал из дома. У нас там такая кутерьма перед свадьбой… Послушай, ты, наверное, тоже слышал об антифранкистской пропаганде на кладбище?
– Да, мне рассказали сегодня утром.
– И что ты думаешь по этому поводу?
– Чушь, только и всего. Какой-нибудь смутьян повесил транзистор на кипарисе, чтобы, с одной стороны, левые, а с другой – правые узнали о том, что Франко на ладан дышит.
– Вечно ты со своими глупостями.
– Глупости, глупости… да эти глупости совершаются изо дня в день, но стоит мне заговорить об этом, как сразу же начинают утверждать, будто я говорю глупости, – ответил Фараон, поудобнее усаживаясь на стуле, и, закурив сигарету, стал созерцать высокий купол своего живота сотрясавшийся от смеха.
Инспектор Мансилья вошел в кабинет Плиния, когда день уже был в самом разгаре.
– Как дела, инспектор?
– С утра торчу в вашем городе, и никакого толку. Пожалуй, это самое таинственное дело, какое мне когда-либо встречалось… Все так шито-крыто, что я нисколько не удивился бы, если бы узнал, что с доном Антонио произошел несчастный случай.
– Но где и каким образом? Машина дона Антонио стоит у его дома. К тому же, если бы на улицах нашего города, где все видно как на ладони, произошел несчастный случай, вряд ли это могло бы укрыться от людей.
– Да, да, конечно. Разве только доктора похитил кто-то из Аграмасильи-де-Альба?
