— Для сервиса, — с лета подхватил Валька, пришпиливая ватман на стену под своей «вывесочкой». — Я вон читал, на Мальорке — остров такой в Средиземном море — в портовых парикмахерских даже специальные инструкции для мастеров существуют, с кем и о чем говорить: с капитанами пароходов — о политике, с первыми помощниками — о погоде и рыбалке, со вторыми помощниками — о спорте, с матросами — о красивых девушках.
— Завидую тебе, Валька: один раз прочитал — и наизусть выучил.
— Не выучил, а запомнил. Все, касаемое моей профессии, намертво запоминаю.
Появились первые клиенты — трое парней, начавших от порога шутливо торговаться между собой, кому из троих томиться в ожидании. Валька вмешался, тоже шутливо пообещав:
— Гарантирую: пока шеф обслуживает одного, я с двоими управлюсь.
— А это не будет в ущерб качеству? — спросил самый бойкий из парней, шагнув к Валькиному креслу; увидел красные буквы на стене, приложил уважительно руку к груди: — О, вопрос снимается!
Валька окинул его цепким взглядом.
— Бритье? Стрижка?
— То и другое.
— Есть то и другое, это нам — раз и два!
И внезапно закричал с восторгом:
— Нет, это же надо: как наша «Сибирь» киевлян-то сделала!
— Да, это была игра! — клюнул парень.
А пока трепыхался на крючке умиления, Валька накинул ему на грудь простыню, оставшуюся от вчерашнего комплекта и успевшую не один раз побывать в деле: повсюду темнели остатки волос.
Похламков кашлянул и, когда Валька обернулся, выразительно посмотрел на простыню. Увы, Вальку это ни в какой мере не урезонило, в ответ он кивнул на кресло самого Похламкова.
Что ж, спорить не приходилось, простынка здесь тоже была не первой свежести. Это так. Но над ней ведь не калились красные буквы. Похламков снова кашлянул, поднял на них глаза: коль скоро твою «вывесочку» люди принимают всерьез и с уважением, будь добр, соответствуй!
Однако Валька, проследив за его взглядом, воспринял немую реплику на свой лад:
— Вижу, надумали, Иван Федорович? Хорошо, сегодня же поговорю с художником.
Повернулся к своему клиенту:
— Как будем стричься: «полубокс», «молодежная»?
Ответа Похламков не расслышал, его заглушили вступившие в разговор Валькины ножницы. И заговорили они на таком профессиональном уровне, что Похламков специально придержал свои, чтобы дать клиентам послушать столь приятную речь. Работал мастер, высокий мастер!
Но что это: Валькин клиент внезапно побледнел и стал заваливаться набок, перевесившись через подлокотник. Валька, продолжая машинально лязгать ножницами, в испуге шарахнулся от кресла.
— Дурной, прысни на него одеколоном! — не растерялась Феня. — Видишь, замутило человека.
Валька все не мог прийти в себя, и Похламков, схватив пульверизатор, пустил в лицо парню струю одеколона.
Парень открыл глаза, потер лицо ладонями.
— Что-то нехорошо мне, — пробормотал смущенно.
— На воздух надо, — посоветовала Феня. — Пойдемте, помогу.
Ее опередил ожидавший своей очереди приятель заболевшего, подхватил того под локоть, увел на улицу, Феня вынесла для него стул.
В это время пришел один из постоянных клиентов Похламкова — обстоятельный, в годах уже мужчина, профессор строительного института. Обычно он заранее созванивался с Похламковым по телефону, а тут объявился без предупреждения.
— Самолет через два часа…
Спохватился, называется, собак кормить!
Похламкову оставалось работы еще минут на пятнадцать, устраивать гонки он не любил, потому счел возможным предложить:
— Может, к Валентину сядете, чтоб время не терять?
И поспешил заверить:
— Грамотно стал работать. Без скидки.
Валька благодарно хохотнул, а профессор, опускаясь в кресло, спел добродушно:
— Посмо-отрим, посмо-отрим.
Валька выложился по экстрапрограмме. Раньше всего жестом фокусника распахнул перед глазами профессора хрустящее облако простыни и, выдержав паузу, достаточную для того, чтобы профессор мог оценить всю первозданность облака, заботливо укутал в него высокочтимого клиента. Затем, этак же демонстративно похрустев накрахмаленной салфеткой, заправил ее поверх стянутых на шее концов простыни. После этого сварганил из ваты нечто похожее на сосиску и, предварительно напудрив шею, закрыл своей сосиской все лазейки, через которые могли во время стрижки проникнуть за воротник волосы.
Покончив с подготовкой клиента, приступил к подготовке инструментария: обдал пламенем спиртовки металлическую расческу, потом ножницы, затем поочередно все сменные головки от электрострижки.
Для полного сервиса не хватало интересной беседы, и он закричал восторженно:
— Нет, вы слыхали по радио, как наша «Сибирь» киевлян-то сделала?
— Увы, не болельщик, — виновато признался профессор.
Ах, не болельщик? Что же, бывает, на такие случаи у Вальки имелись в запасе другие темы.
— Без шляпы ходите? — заботливо поинтересовался он, чуть приглушив скороговорку ножниц.
— Да… Но как вы определили?
— Волосы от солнца жесткими сделались. Понимаете, солнце — оно ведь что…
Принялся развертывать печальную картину пагубного воздействия на волосы солнечных лучей. Похламков понимал, Валька затеял разговор с единственной целью — вызвать возражения, а там, коль скоро у собеседника возникнет охота поспорить, пусть себе развивает свою точку зрения. Однако профессор был, как видно, не расположен к спору, лекция пропала впустую.
Похламков тем временем постриг и побрил своего клиента, тот поблагодарил, расплатился и направился было к выходу, но Валька остановил, спросив с беспокойством:
— Вы кореши, что ли, с тем парнем? Ну, которому плохо стало?
— Дружим. А что?
— Так я, считай, закончил ему стрижку…
— Ва-аля, — одернул Похламков, — человек заболел!
— Я же ничего, — не унялся Валька, — пусть болеет, только…
— Ва-аля!
— Да не лезьте вы, Иван Федорович.
Профессор, уразумев, чего Валька добивается, посоветовал:
— Вы назовите сумму, какая причитается, и молодой человек, я не сомневаюсь, уплатит за своего приятеля.
— Ну, если об этом речь, — заторопился тот, — я готов, пожалуйста!
— Вот и прекрасно, — с усмешкой одобрил профессор, — вот и чудненько. Больной, здоровый — какое имеет значение? Главное, копейку не упустить.
Похламков счел долгом вступиться за воспитанника:
— Зеленый еще, — сказал профессору.
— А вы рекомендовали: грамотный.
— В работе — да, не отнимешь, а в жизни…
Они говорили так, словно Вальки здесь не было. Но Валька-то не мог сделать вида, будто не слышит.
— Всю дорогу этот план в голове, — забормотал пристыженно, — а без копейки плана не дашь.
Профессор подхватил все с той же усмешкой:
— Вот именно! Больной, здоровый — этим сыт не будешь, а копейка никогда в обиду не даст.
