то союзником. В мороз, метель или дождь трудно было работать, не снижая темпа. Кровельщик обосновался в подвале, отведенном в проекте под прачечную. У штукатуров было все в порядке – они сидели в отапливаемых помещениях. Но тем, кто работал в эти дни на кранах и у бетономешалки, приходилось туго. Теплая одежда сковывала движения, а придя в столовую погреться, они тут же, разомлев, засыпали.
– Как только чуть потеплеет, – говорила я, – дело пойдет веселее.
– Как только чуть потеплеет, – мечтал Мендрас, – настелим кровлю и перейдем к отделочным работам.
Группа рабочих, заменявшая деревянные балки перекрытий железобетонными в доме, который предстояло сдать в августе, никак не могла спастись от холода. Там так дуло и сквозило, что они жаловались: того и гляди головы поотрывает.
– Как только чуть потеплеет… – мечтали все как один, а те, что постарше, добавляли: – Теперь работают круглый год. А до войны тоже не могли тепла дождаться – зимой-то работы не было.
На стройку наведался председатель месткома Поллак. От него досталось всем.
Мы с Мендрасом услышали:
– И это вы называете столовой? Даже не побелено. А горячая вода где? Как не стыдно, члены партии, а не можете обеспечить людям элементарных санитарных условий! Места хватает. Можно сделать отдельно столовую и отдельно раздевалку с умывальней. Грязь такая, что смотреть противно!
Я молчала. Побелить могли, факт. Оправданий не было. Не ссылаться же мне на неопытность!
Те, кто работал на бетономешалке, грелись у печки.
– Где у вас ватники? – спросил товарищ Поллак.
– Дома, – ответил рабочий, одергивая старый, потертый пиджачишко. – На работу таскать сойдет и этот, а ватник жалко, слишком хорош.
– Вы что, рехнулись? Для чего, по-вашему, выдают на зиму стеганую спецодежду? Ваше же здоровье берегут. Завтра приду проверю. Кто будет без ватника, тому он, значит, не нужен, и на следующую зиму ему не дадут.
Зима отступала медленно и изрядно нам надоела. Я мерзла наравне со всеми, по-настоящему тепло было только дома.
Мама получила письмо от бабушки из Ченстохова. Два дня она носила его с собой, не говоря ни слова. Наконец, не выдержала:
– Стефан говорил тебе, что на пасху мы поженимся? Это вопрос решенный. Жить будем у него. А что делать с этой квартирой? Может быть, продать?
– Ну, знаешь, мама! Если ты не будешь здесь жить, ко мне переедет пани Дзюня. Она мне обещала. Как так можно? Ведь это моя квартира.
– Я полагала, ты будешь жить с нами, хотя, впрочем, Стефан сразу сказал, что ты не захочешь. Ну раз так, то все в порядке.
Дня через два, вернувшись вечером домой, я увидела в передней большую плетеную корзину и несколько чемоданов. Что это значит? Неужели кто-нибудь приехал? Пока я раздевалась, открылась дверь кухни, и оттуда выплыла бабушка Войтковская собственной персоной.
– Бабушка, ты? Я понятия не имела, что ты собираешься к нам.
– Да, я приехала. Причем насовсем.
Мы вошли в кухню. Я налила себе супу, взяла ложку и начала есть. Почему мама так поступает? Никогда ничего не скажет прямо, вечно какие-то выверты. Я была ошарашена, но решила ни о чем не спрашивать.
– Молчишь?! Больно горда стала, – прошипела бабушка. – Чересчур в себе уверена.
– Я взрослая, совершеннолетняя, сама зарабатываю себе на жизнь. Почему мне не быть уверенной в себе? – спокойно и внятно произнесла я.
– Я здесь наведу порядок! Мама выходит замуж, пусть. А ты что, думаешь, это можно назвать домом? Тут у вас хуже, чем в гостинице! Каждый приходит, когда ему вздумается. Порядка никакого. Какая-то пани Дзюня роется в комодах и гардеробах. На что это похоже?
– Если я правильно поняла, бабушка, ты хочешь жить у меня?
Бабушка онемела.
– В таком случае, давай внесем ясность. У меня другие порядки. Тут никому не разрешается устраивать скандалы. Скандалить тебе придется ездить в Кальварию или в Ченстохов. А здесь эти методы не действуют. Пожалуйста, ты можешь спокойно жить у меня, если согласишься выполнять следующие элементарные условия: во-первых, обходиться без крика. Во-вторых, без Михала; я не намерена ни работать на него, ни терпеть его присутствие. В-третьих, с нами будет жить пани Дзюня. Вот и все. Если это тебя устраивает, оставайся.
Я вышла из кухни. Вскоре услышала, что вернулась мама. Бабушка с минуту говорила с ней вполголоса, но затем, по обыкновению, перешла на крик.
– Эта дрянная девчонка ставит мне условия! Вот до чего дошло. Это твоя вина. Женщина в твоем возрасте должна не за мужиками бегать, а смотреть за ребенком. Она взрослее, чем Михася и Виктория. Дожила я, нечего оказать – внучка мне мораль читает.
Я переждала ссору, не заходя в кухню. Когда там замолчали, я поднялась к пани Дзюне.
– Вы знаете, приехала бабушка и хочет остаться жить у меня. Я им сказала, что сразу после маминой свадьбы вы переедете ко мне. Ладно? Вы же мне обещали!
– Конечно, перееду. На Покутницкой улице живет в трущобе, можно сказать, в развалинах, женщина с двумя детьми. Скажу ей, пусть вселяется в мою квартиру. Но как быть с бабушкой?
