таким доверием, – сказала я, выскользнув из его объятий. – А теперь пойду к Юреку, там пока не играют в карты, может, мне еще удастся немного поговорить с ним об училище.
В последнюю неделю перед экзаменами я все свободное от работы на стройке время проводила у пана Пенкальского. Мною овладел панический ужас. Каждый день я заявляла Пенкальскому, что весь пройденный материал вылетел у меня из головы. Уезжала я от него успокоенная, но, едва вернувшись домой, снова впадала в отчаяние.
В день экзаменов я терзалась самыми мрачными предчувствиями. И безуспешно пыталась внушить себе, что, если даже не сдам экзамена, ничего страшного не случится. Это не вопрос жизни. Профессия у меня есть, работа тоже. Через год попытаю счастья снова. Но тут же в уме всплывало начало какой-нибудь математической формулы, я не могла вспомнить продолжения, и меня снова охватывала тоска.
После работы я наспех поела, переоделась и прибежала в училище за пять минут до начала первого экзамена. На лестнице меня ждал верный пан Пенкальский.
– Не сердитесь, что я здесь, – он виновато улыбнулся. – Я только хотел еще раз заверить вас, что вы непременно сдадите. Выше голову, не робейте.
Я прошла через пустой холодный вестибюль и, совсем потерянная, поднялась на второй этаж. Там стоял какой-то мужчина, спрашивал у приходящих фамилии и, словно регулировщик, жестом направлял в нужную аудиторию.
В аудитории было полно народу, и мне пришлось, как и на всех предыдущих экзаменах, занять место в первом ряду. Я села. Ждать оставалось недолго.
Я быстро решила задачи и оглянулась кругом – все еще писали. Может быть, я решила неправильно, ошиблась? Я медленно, тщательно проверила все снова. Как будто правильно. Нам разрешили курить, и я с наслаждением затянулась. Волнение улеглось, осталась только усталость.
– Вы кончили? – спросил один из экзаменаторов.
– Да, – ответила я неуверенно.
– Распишитесь и дайте лист сюда. Можете идти.
Экзамен по политической экономии прошел не так гладко, но все-таки похоже было, я его сдала.
Неделю спустя я пошла посмотреть списки принятых. От волнения всю дорогу бежала. Моя фамилия была в списке!
– Я студентка! Буду учиться в инженерном училище! – твердила я про себя, ликуя.
Первым долгом я пошла к пану Пенкальскому, чтобы поблагодарить его. Он был тронут и смущен. Обещал зайти к нам в субботу на чашку чаю.
Накануне субботы я отправилась в магазин. У пана Пенкальского, обещавшего прийти к нам в гости, была одна невинная слабость – он обожал домашнее печенье, и мне хотелось обязательно его испечь. Сахар, мука, яйца – бабушке было бы тяжело нести все это. В магазине стояло в очереди несколько человек. Продавщица, наклонившись над бочкой, доставала оттуда селедку.
Я задумалась о своем отпуске. Дадут ли мне путевку? В летние месяцы ими обеспечивали в первую очередь рабочих.
– Что вам угодно? – обратилась ко мне продавщица.
Я вздрогнула.
– Ханка! Что ты здесь делаешь? Неужели работаешь?
В магазине, кроме нас, уже никого не было.
– Муж скоро три месяца как сидит. Суда пока не было. Палатку опечатали. Мне нужно было где-то зацепиться. Перед самым арестом мелькнула надежда, что как-нибудь обойдется, и почти все наши сбережения ушли на взятки.
Передо мной была совсем другая женщина – поблекшая, утомленная. Рука, машинально чертившая что-то на клочке бумаги, потрескалась, огрубела.
– Ну и ну! А может, все еще выяснится! – Я не очень знала, что полагается говорить в подобных случаях.
– Чему тут выясняться, когда их поймали с поличным, с левым товаром. Адвокат говорит, счастье, если дадут не более трех лет. Я устроилась сюда, потому что здесь принимали без документов, а у меня ведь нет никакого образования.
– А что с ребенком?
– Он у бабушки. Я туда хожу всего раз в неделю, потому что после работы буквально ног под собой не чую. Да, мы люди конченые. Я как раз собралась открыть магазин на улице Сверчевского, когда мы влипли в первый раз. Тогда дело обошлось громадным штрафом. Уплатили полмиллиона. Но я еще надеялась открыть магазин и снова встать на ноги. А теперь уже все пропало окончательно.
Мы попрощались. Ханка ни о чем меня не расспрашивала, и я не стала рассказывать о себе. Ей и без того было достаточно горько.
Бабушка получила письмо из Ченстохова и прибежала с ним ко мне.
– У нас будут гости. Приезжает брат Михасиного мужа. Не знаю, помнишь ли ты его. Он был у нас во время оккупации, году в сорок втором, во Львове. Такой лысеющий мужчина.
– Помню. А зачем он приезжает?
– Он адвокат и ведет сейчас дело о разводе, которое будет слушаться во Вроцлаве. Постарайся быть с ним полюбезнее. А то ведь, знаешь, он вернется в Ченстохов, будет рассказывать.
– Не беспокойся, бабушка. Я буду воплощением любезности.
Через несколько дней действительно приехал дядя (бабушка велела мне так его называть), с маленьким
