– Не угадала, – ответил Збышек, – просто я стараюсь быть на высоте, потому что мне потребуется от тебя письменное удостоверение.
– Что же я должна буду удостоверить?
– А вот то, что я пригласил тебя на новогодний бал и добросовестно выполнял свои обязанности. Больше ничего.
– И кому ты это предъявишь?
Мне хотелось взглянуть ему в лицо, но он так прижал меня к себе, что это было невозможно, И все же я продолжала:
– Может быть, той девушке, которую ты провожал сегодня вечером?
– А ты откуда знаешь?
– Просто я вас видела, а остальное вывела дедуктивным методом.
– Ну, раз так, отрицать бесполезно, удостоверение мне нужно именно для нее. Но это все на добровольных началах. Принуждать я тебя не буду.
– Отчего же! Я напишу такое удостоверение с превеликим удовольствием. Не беспокойся. А теперь у меня к тебе просьба – нельзя ли уйти отсюда? С меня хватит.
Он ответил не сразу и снова прижал меня к себе. Ярость и удовольствие от танца как-то уживались во мне.
– Я тебя так нежно обнимаю, потому что на нас уже начали обращать внимание. Чего доброго, скажут, что я пришел на новогодний бал с сестрой. Я за тобою поухаживаю немного, ладно? А теперь скажи мне на ушко, мастер дедукции, почему ты покраснела, говоря, что видела меня сегодня вечером? А? Я слушаю.
– Хватит. Пусти меня. Ни один человек не вызывал еще во мне таких кровожадных чувств. Я готова тебя убить.
– Милочка! Не борись со мной. Взгляни, там, слева от нас… улыбаются.
Когда кончился танец, Збышек подвел меня к столику и спросил:
– Может, ты выпьешь чего-нибудь, милая? – Он улыбался, глядя на меня как-то странно. Но как? Я не понимала.
Я выпила рюмку до дна. Водка показалась мне очень вкусной. Воспользовавшись тем, что все оживленно беседовали и не обращали на меня внимания, я налила себе еще одну рюмку и выпила. Затем, уже не стесняясь, спросила громко:
– Кто выпьет со мной рюмочку? – И выпила еще раз.
Заиграл оркестр. Наши соседи по столику ушли танцевать. Я потянулась к бутылке, но Збышек опередил меня.
– Не пей столько, милая, у тебя закружится голова.
– Оставь меня в покое. Я вошла во вкус и хочу выпить.
– Катажина, подожди до полуночи, тогда я охотно составлю тебе компанию.
Больше мы не разговаривали. Около полуночи общее веселье и возбуждение достигли апогея. Наконец, пробило двенадцать. Свет погас. Люди поздравляли друг друга, целовались.
– Чего тебе пожелать в наступающем году? – услышала я совсем близко его голос.
– Не знаю. А тебе я желаю, чтобы сбылась твоя самая сокровенная мечта.
Тут я почувствовала, что он обнимает меня. Я отстранилась. Зажегся свет. Снова заиграл оркестр. Збышек повел меня танцевать, но не говорил ни слова. Я чувствовала, что с ним творится что-то непонятное.
– Если хочешь, мы можем уйти, – сказал он, когда кончился танец. – Но помни, что в Новый год полагается забыть старые обиды.
– Не знаю, что ты имеешь в виду, но я согласна. Пошли. Мне все равно. Только мне хочется перед уходом выпить еще рюмочку.
Я пошла к столику, но не успела сесть, как Збышек взял меня за плечи и, наклонившись, шепнул:
– Умоляю тебя, выйдем отсюда хотя бы на минутку, потом ты можешь делать все, что хочешь.
Чутье подсказало мне, что надо согласиться. Збышек вывел меня из зала, провел по коридору на лестничную площадку и, остановившись у окна, сказал, глядя в сторону:
– Мне полагается новогодний поцелуй, но я не хочу брать его силой.
Я не ответила, а только повернулась к нему лицом. Он обнял меня, прижал к себе так осторожно, словно я была из стекла, и поцеловал. Кто-то шел мимо, но разве это имело значение? Он целовал меня в губы, в глаза, водил пальцами по лицу, смотрел на меня и, наконец, сказал:
– Садись сюда, со мной рядом, на подоконник. Ближе… Никогда не думал, что в своей единственной настоящей любви я буду объясняться на лестничной площадке. Я люблю тебя, Катажина! Люблю! Скажи, ты можешь меня полюбить? Поверь, я говорю серьезно: я тебя люблю. Взгляни на меня.
Я посмотрела ему в глаза. Они улыбались. Той новой улыбкой, смысла которой я никак не могла понять.
– Ты хорошо посмотрела. Спасибо.
Мы целовались без конца. Я ничего не говорила, но сердце у меня билось так, что его, наверное, было слышно далеко вокруг. Теперь люди нам мешали. Мимо нас то и дело кто-нибудь проходил.
