и сами мне все время об этом твердят. Но и я их знаю. Я их никогда не видел, даже лиц себе не представляю, но по голосу, по некоторым недвусмысленным фразам понял, что имею дело с мерзавцами высшей марки. Это наглые, беспардонные ублюдки, готовые на все. Они не боятся ни тюрьмы, ни смерти, а сами убьют не задумываясь. Они, видите ли, хотят наслаждаться жизнью, ведь жизнь, по их словам, так коротка. А мы с женой распяты на кресте, и спасения нет. Вы арестуете одного, а другой прикончит моего сына. Пусть уж лучше он будет пленником, чем покойником.
Майор встал и сухо попрощался.
– Мне нечего добавить, синьор Тарси. Искренне желаю, чтоб все для вас окончилось к лучшему. Но предупреждаю: вскоре – точный срок зависит от следователя – дело будет прекращено.
Он исчез в темноте, а Энрико разрыдался от стыда и бессильной ярости.
Газеты давно уже перенесли информацию о похищении, которое кто-то назвал похищением даже не века, а тысячелетия, с первой полосы на последние, притом она становилась все более краткой. Некоторые вообще помещали только сумму очередного выкупа и под черной колонкой цифр давали общий итог, что напоминало таблицу налогов или лотерею.
То и дело на мотоцикле приезжал корреспондент местной газеты, который упорно надеялся прославиться, опубликовав сенсационный материал на целую полосу. Он по обыкновению задавал Энрико несколько вопросов, потом предлагал очередную кандидатуру знаменитого детектива и, получив отказ, ретировался, совершенно разочарованный.
Однажды он показал карикатуру, напечатанную в популярном еженедельнике, где Энрико был изображен в виде коровы с огромными сосками, а щенки, вооруженные автоматами, сосали с такой невероятной жадностью, что, казалось, их вот-вот стошнит.
VIII
В ОДНОЙ УПРЯЖКЕ
Сочувствие людей родителям, потерявшим сына, постепенно сходило на нет; некоторые даже позволяли себе острить. А для Энрико и Анны Джулио был одновременно и жив, и мертв. Да, он для них умер, хотя они и не могли положить цветы на его могилу. Готовые отдать ему все, что у них осталось: быстро тающие средства, голос, память о прошлом, – они, увы, уже не находили любви в своем сердце. Ее унесла невидимая и бесконечная река, столь бурная, что рев ее болью отдавался в висках.
А Джулио жил где-то, говорил все более безразличным тоном, все увереннее, как взрослый. Они же внимали каждому слову, боясь упустить малейший оттенок. Пилигримы, затерявшиеся в песках, они погибали, лихорадочно ловя пересохшими губами крохотную струйку – единственный смысл их жизни.
Сын не то чтобы оправдывал непрекращающийся шантаж, но все пытался найти ему какое-то объяснение.
– Знаешь, мама, они шикарно живут. Хорошо меня одевают и водят в кино…
В кино! Анна тут же рассказала об этом Энрико, и обоих это потрясло. Ведь тогда очень легко схватить их в толпе! Наконец-то можно было предпринять что-то реальное. Надо бы предупредить сержанта карабинеров и майора. Переодетые карабинеры устроят засаду в клубах и кинотеатрах, и бандиты вместе с Джулио в конце концов попадутся в сеть.
Да, но Джулио все время повторяет, что бандиты постоянно держат его под прицелом пистолета и не боятся самых страшных последствий ни для себя, ни для других. Если это правда, то можно ли решиться на крайние меры? В доме, или в кино, или в любом другом месте черная тень смерти, пантера, притаившаяся в ветвях, все время подстерегает их. Нет, этой злобной пантере нельзя бросить вызов, рискуя жизнью сына. Надо и дальше терпеть и молчать.
Был ли у них выбор? Нет, и сейчас его не было.
Однажды Анна сказала:
– Джулио, ты совсем не учишься? Знаю, для нас троих теперь это далеко не самое важное. Но, может, они тебе хоть какой-нибудь учебник дадут. Ты уж их попроси, радость моя.
Джулио захохотал во все горло:
– Учиться, мама? А для чего? Тоже мне занятие! Так и они говорят.
Да, они правы, целиком правы, она и сама понимала, что это глупо, бесполезно – как мертвому припарки. И все-таки она настаивала с каким-то фанатическим упорством:
– Но ты же чем-то должен будешь заняться… потом.
– Если хочешь знать, мама, они меня учат – как украсть, например как ограбить банк. Уже предлагали попробовать.
– А ты?
– Я? Ну я, конечно, отказался. – И поспешно сменил тему: – Мамочка, дай-ка на минуту трубку папе. А ты обещай не подслушивать, уйди в другую комнату.
Анна растерялась, но покорно вышла.
– Знаешь, папа, я тебе одну вещь должен сказать.
– Уж не заболел ли ты?
– Да нет, папа, я здоров, даже слишком, и, может, как раз поэтому… У меня недавно, нет, пожалуй, уже давно появилось желание… Помнишь наш разговор в лесу? Как по-твоему, я уже подрос?
Энрико молчал, кусая губы.
– Ты меня понял или тебе получше объяснить?
– Пожалуй, понял.
– Ну и как же мне быть?
– Что тебе сказать, Джулио? Ты с ними говорил об этом, они с тобой говорили? Да-да, помню, я сам тебе рассказывал. Во все времена ученые люди считали, что надо рассказывать. Я думал, что поступаю правильно, а может, ошибся? – И вдруг взвыл, как раненый зверь. – Черт побери, чего им еще от меня нужно? Чтобы я по телефону занимался твоим половым воспитанием? Скажи им – пусть уймутся. Скажи, что я застрелюсь и у них на совести будет еще одно преступление, когда их поймают, а их наверняка поймают. Так им и передай!
На его крик прибежала Анна.
Энрико сразу опомнился, склонил голову, как перед судьей или священником, и прошептал в трубку:
– Нет, Джулио, ничего им не говори, прощу тебя, ничего не говори.
Как-то раз Энрико вдруг предложил Анне:
– А не усыновить ли нам ребенка? Анна сперва даже не поняла.
– Как так?
– Очень просто. Усыновим малыша. Будет у нас второй сын, пока мы ждем возвращения первого. Многие так поступают!
Анна без сил опустилась на стул, испуганно впившись в него взглядом.
– Другого… чужого ребенка? Да разве это можно, Энрико? И как ты его назовешь? Джулио? Это же предательство!
– Ну не выдумывай! Мне такой совет подали дон Эусебио и наш старый, верный Чиро, а он человек мудрый… У нас будет утешение, а он… когда он вернется, будет у него брат, друг, товарищ по играм.
Сказал и тут же устыдился, понял: никакой это не выход, а так, глупая уловка, и ни к чему хорошему она не приведет. Анна права, она сразу все правильно поняла.
Но однажды ночью, когда он спал на матрасе, который теперь перенес из спальни в кабинет, Анна сама подошла тихонько и легла рядом. Нежно обняла его и, задыхаясь, прошептала:
– Да, Энрико, хочу другого… Другого сына, но только нашего…
Он еще не отошел ото сна, потянулся к ней, однако же нашел в себе силы воспротивиться:
– Я люблю тебя, Анна, слишком сильно люблю, чтобы так рисковать… Прижмись ко мне… еще крепче… Но не забудь, что сказал врач. Я не могу рисковать твоей жизнью!
Одна дешевая газетенка, из тех, что держатся на скандальных историях и вымогательстве, намекнула, будто вся эта история с выкупом – хитрый трюк, призванный скрыть финансовые трудности Тарси. А может, даже обмануть налоговое управление и целенькими переправить миллиарды за границу.
От брошенной искры разгорелся настоящий пожар: кто-то поджег фамильную часовню Тарси на
